На первой картине был изображен деревенский домик. Краска на стенах облупилась. Дерево почернело. Окна покрылись пылью. Ставни покосились. На крыше зияла большая дыра. Штакетный забор, окружавший этот дом, находился в плачевном состоянии: палки торчали в разные стороны, где-то между ними зияли большие промежутки, а в некоторых местах забора и вовсе не было.
Добавить в моё избранное
8 мин, 17 сек 197
Трава в полметра высотой расположилась по всему участку дома. Можно сделать вывод, что это строение давно заброшено. Но одна маленькая деталь не давала покоя. За одним из окон можно разглядеть стол. И на самом его краю лежала рука. Она держала трудно различимый предмет. Картина излучала таинственную тревогу. Но шла она не от старого дома, а от руки таинственного незнакомца или незнакомки. Смотря на нее, возникало желание отвернуться, закрыть глаза и выйти из комнаты, где висела картина.
На второй картине была изображена спальная комната. За окном можно увидеть траву и старый заборчик, из чего можно сделать вывод, что комната находится как раз в доме с первой картины. Спальня представляла собой маленькую одноместную деревянную кроватку, ютившуюся в правом углу комнаты. Была она неказистой: маленькие ножки, причем вместо одной была стопка книг, спинка кровати, похожая на ничем ни прикрытую доску с дырками, большими и маленькими, постельное белье, представлявшее собой рваную простыню и маленький мешок, служивший, по-видимому, подушкой.
На третьей было изображено жалкое подобие садика. Маленькое деревцо, полностью выдохнувшее все жизненные соки; грядка, из которой произрастала пара странные на вид растения: желтые, с бесчисленными листьями, наплавленными во все стороны, и со странным телом, расположенном в самой сердцевине этих «кустиков», в форме приплюснутой сферы цвета плесени, и покосившаяся беседка. Последняя притягивала больше всего внимания. Почерневшее дерево в совокупности с дырами, большими и маленькими, покрывающими беседку с крыши до самого основания, создавали гнетущий антураж. Но еще сильнее притягивал и одновременно отталкивал алтарь, располагавшийся в центре беседки. Он представлял собой портрет, едва различимый на картине. На нем была изображена женщина. Обнаженная, лысая, с белой кожей. Сам портрет висел на множестве веревок, которые спускались с крыши беседки.
На четвертой картине можно было увидеть обычную комнату: шкаф, у которого отсутствовала одна дверца, стол, заваленный бумагами, и подставку для мольбертов. Но были две детали, которые наделяли эту картину чувством тревоги и страха. Одной из них были картины, покрывавшие буквально все стены этой комнаты. Все картины были разных размеров, но одного содержания. На всех них была изображена фигура, облаченная в черную одежду. Платье, перчатки, ботинки — все было черным. А голову закрывала непроницаемая вуаль черного цвета. А другой деталью было инвалидное кресло, ютившееся напротив подставки. В обыденной жизни это кресло и не вызвало бы никакой тревоги или страха. Но атмосфера комнаты делала ее, чуть ли не самой страшной деталью этой картины.
И на последней, пятой, картине была изображена лестница, ведущая в подвал. На первый взгляд это казалось, чуть ли не самой безобидной картиной среди всех остальных. Но если присмотреться, то можно было увидеть едва видимую руку, ту, что была на первой картине. И глаза. Серые, без зрачков, еле различимые, нагоняли волну ужаса на того, кто смог разглядеть их. Ты хочешь уйти из комнаты и забыть про них, но остаешься и продолжаешь смотреть на них, словно загипнотизированный. Они нагоняли еще больше ужаса, чем остальные вместе взятые картины.
Александр отвернулся от картин и взял в руки конверт. Раскрыв его, он вытащил лист бумаги, полностью исписанный каракулями написавшего это послание. Александру пришлось потрудиться, чтобы прочитать данное письмо.
«Я, Николай Меликов, наконец, сбежал из этого проклятого дома! Она, это чудовище, это отродье, пленившее меня, наконец, позволила уйти! Сказала, что я потерял все жизненные соки, что я больше ей не нужен, что я все равно скоро умру… Зачем я тогда к ней пришел? Зачем позволил управлять собой?
Провалялся в бреду некоторое время. Когда проснулся, то обнаружил рядом с собой пять картин. С тем проклятым домом! Я попытался их сжечь, порвать, бросить в воду, но неведомая сила останавливала меня вновь и вновь. Я оставлял их и уходил, но спустя полчаса я уже бежал обратно к ним. Я не ненавижу их, они напоминают мне о тех годах заточения… и о ней. Господи, за что?! Зачем ты меня мучаешь?
Сегодня впервые за двадцать лет увидел свое отражение. Оно отвратительно. Моя кожа стала белой, на моем лице все впало, от волос остались жалкие бесцветные пряди. И это Николай Меликов, который и в пятьдесят лет имел большой женский интерес?! Я — жалкая тень былого величия.
Добрался до мелкого городка. Эти взгляды, эти перешептывания, эти насмешки. Картины все еще со мной. Один оборванец пытался их украсть, но когда увидел ту, с подвалом, в ужасе отскочил. Видел его еще один раз. В компании таких же оборванцев, он что-то с остервенением говорил. Увидев меня, он с ужасом указал на меня и поспешил уйти. Я здесь всего два часа, а уже заработал дурную репутацию.
Нашел хозяйку, которая дала мне комнату за скромную плату. Слава богу, что до этого мне удалось найти чей-то кошелек, набитый деньгами.
На второй картине была изображена спальная комната. За окном можно увидеть траву и старый заборчик, из чего можно сделать вывод, что комната находится как раз в доме с первой картины. Спальня представляла собой маленькую одноместную деревянную кроватку, ютившуюся в правом углу комнаты. Была она неказистой: маленькие ножки, причем вместо одной была стопка книг, спинка кровати, похожая на ничем ни прикрытую доску с дырками, большими и маленькими, постельное белье, представлявшее собой рваную простыню и маленький мешок, служивший, по-видимому, подушкой.
На третьей было изображено жалкое подобие садика. Маленькое деревцо, полностью выдохнувшее все жизненные соки; грядка, из которой произрастала пара странные на вид растения: желтые, с бесчисленными листьями, наплавленными во все стороны, и со странным телом, расположенном в самой сердцевине этих «кустиков», в форме приплюснутой сферы цвета плесени, и покосившаяся беседка. Последняя притягивала больше всего внимания. Почерневшее дерево в совокупности с дырами, большими и маленькими, покрывающими беседку с крыши до самого основания, создавали гнетущий антураж. Но еще сильнее притягивал и одновременно отталкивал алтарь, располагавшийся в центре беседки. Он представлял собой портрет, едва различимый на картине. На нем была изображена женщина. Обнаженная, лысая, с белой кожей. Сам портрет висел на множестве веревок, которые спускались с крыши беседки.
На четвертой картине можно было увидеть обычную комнату: шкаф, у которого отсутствовала одна дверца, стол, заваленный бумагами, и подставку для мольбертов. Но были две детали, которые наделяли эту картину чувством тревоги и страха. Одной из них были картины, покрывавшие буквально все стены этой комнаты. Все картины были разных размеров, но одного содержания. На всех них была изображена фигура, облаченная в черную одежду. Платье, перчатки, ботинки — все было черным. А голову закрывала непроницаемая вуаль черного цвета. А другой деталью было инвалидное кресло, ютившееся напротив подставки. В обыденной жизни это кресло и не вызвало бы никакой тревоги или страха. Но атмосфера комнаты делала ее, чуть ли не самой страшной деталью этой картины.
И на последней, пятой, картине была изображена лестница, ведущая в подвал. На первый взгляд это казалось, чуть ли не самой безобидной картиной среди всех остальных. Но если присмотреться, то можно было увидеть едва видимую руку, ту, что была на первой картине. И глаза. Серые, без зрачков, еле различимые, нагоняли волну ужаса на того, кто смог разглядеть их. Ты хочешь уйти из комнаты и забыть про них, но остаешься и продолжаешь смотреть на них, словно загипнотизированный. Они нагоняли еще больше ужаса, чем остальные вместе взятые картины.
Александр отвернулся от картин и взял в руки конверт. Раскрыв его, он вытащил лист бумаги, полностью исписанный каракулями написавшего это послание. Александру пришлось потрудиться, чтобы прочитать данное письмо.
«Я, Николай Меликов, наконец, сбежал из этого проклятого дома! Она, это чудовище, это отродье, пленившее меня, наконец, позволила уйти! Сказала, что я потерял все жизненные соки, что я больше ей не нужен, что я все равно скоро умру… Зачем я тогда к ней пришел? Зачем позволил управлять собой?
Провалялся в бреду некоторое время. Когда проснулся, то обнаружил рядом с собой пять картин. С тем проклятым домом! Я попытался их сжечь, порвать, бросить в воду, но неведомая сила останавливала меня вновь и вновь. Я оставлял их и уходил, но спустя полчаса я уже бежал обратно к ним. Я не ненавижу их, они напоминают мне о тех годах заточения… и о ней. Господи, за что?! Зачем ты меня мучаешь?
Сегодня впервые за двадцать лет увидел свое отражение. Оно отвратительно. Моя кожа стала белой, на моем лице все впало, от волос остались жалкие бесцветные пряди. И это Николай Меликов, который и в пятьдесят лет имел большой женский интерес?! Я — жалкая тень былого величия.
Добрался до мелкого городка. Эти взгляды, эти перешептывания, эти насмешки. Картины все еще со мной. Один оборванец пытался их украсть, но когда увидел ту, с подвалом, в ужасе отскочил. Видел его еще один раз. В компании таких же оборванцев, он что-то с остервенением говорил. Увидев меня, он с ужасом указал на меня и поспешил уйти. Я здесь всего два часа, а уже заработал дурную репутацию.
Нашел хозяйку, которая дала мне комнату за скромную плату. Слава богу, что до этого мне удалось найти чей-то кошелек, набитый деньгами.
