«А я думала, что она им...» Отзыв целиком - в конце...
Добавить в моё избранное
11 мин, 1 сек 164
Алиса приехала к бабушке в деревню. Лето было холодным, редко такое бывает, возможно, раз в тридцать лет, когда всё лето ходишь в теплой кофте, на голове косынка, колготки.
Ягод в этот год тоже не было, всё сгнило на корню.
Обидно! Ягоды не каждый год растут, это как хлеба — одно поле урожайное, комбайн круглосуточно работает, а через земляную дорогу — другое поле, озимое, оно ждет своего следующего года, отдыхает.
Так и ягоды с грибами. В прошлом году не было ягод, в этом году народ уже готов был делать заготовки — варенья, пастилу, джемы, сушить.
Грибы как раз только пошли. Сезон. Да и они гнили быстро от «невысыхаемой» влаги.
Только в глуши, за третьей горой (от начала леса это примерно пешим ходом за три часа, в это время народ уже практически пол ведер либо корзин собирают, к обеду — перерыв, и на обратном уже заполняют тары полностью).
Но только свинухи кое-где стойко выдерживали воду, но так их за грибы-то не принимали. Поганка такая и всё.
Маслята, опята, подберезовики, подосиновики — всё голодные черви ели, выживали.
Осталась надежда на грузди. Если те грибы растут до второй горы, а это, как в тайге, но местные знаю свой лес отлично.
Грузди нет-нет да появляются в деревне. Деревенские — местные помещики, куркули, там все улыбаются, все дружат периодически, когда надо, улыбаются, но секреты из семьи не вынесет даже младенец. Всё воспитывается внутри семьи: кого любить следует в деревне и кому необходимо кляняться, кого игнорировать, особые удобные — плотники, кузнецы, механизаторы, те, кто в хозяйстве соображает, того «уважают». Поэтому в деревнях бедных просто не бывает. Сват-блат-брат.
В городе не заметно, а в деревне как на ладони. Да и не всё скроешь.
Коровы в стадо идут, не пошла сегодня у Ивановых — отелилась или зарезали. Потом узнаем.
Кто что купил, куда поехал или пошел, почему ночью, что-то не то — занавесочки нет-нет да незаметно приоткроют, только щелочку, а видно все. Это как в щель смотришь, а видно много.
Так, Алису привезла мама и уехала в свой далекий БАМ. За ней приедет в конце августа. Она пойдет в школу, ей уже двенадцать.
Соседи не ходили к ним, потому что в этом переулке только ее мама одна «учёная», институт закончила. Это не приятно, улыбаются при встрече:
— И ты улыбайся, будто любишь, так надо! Но водиться с ними нечего, важные такие стали!
Настраивали детей лицемерить, а на деле никто не изменился и не поменялся, просто мама Алины хоть и не была отличницей, но старательной слыла везде. И в колхозе маме помогала, быстро делали, дополнительно брали. Денежки давали не большие, но в деревне они нужны всегда: летом дом покрасить, побелить, крышу, заменить дверь или обшить, печь менять, — всё даешь работникам, еще их нужно кормить всегда сытно, кому водку, самогон, всё в дело идет. Любая мелочь.
Все знали, что ее мама из библиотеки не выходила, всю ее перечитала, в город ездили за продуктами или в поликлинику, обязательно книги купит. Тогда они вообще дешево стоили! Для нее дядь Вася стеллаж сделал в ее комнате.
Алинины родители еще были интеллигентами. Отец — инженер, дорогу строить, а мама — бригадиром строителей.
Кому это понравится в деревне! Детям влетало:
— Вот ты дура, бездельница, всё по парням бегала, когда они учились, вот и выучились. Теперь ты доярка, а она вон, в городе живет, знатные!
Зависть передавалась из поколения в поколение. В деревнях почему сбегают? Так не сколько трудно жить, жить можно да еще прекрасно, я уж знаю, но из-за злых людей, которые пакостят — где яд подсыпают, где кота — отличного охранника и охотника в ловушке найдут мертвого, где цыплят удушенных видно возле ворот, выбегали, а там соседские ребятишки хлоп камнями или пинком, нет цыпляток.
Словом, может, потому частоколы и заборы деревянные сменили на эти страшные некрасивые металлические заборы, теперь словно сами в ловушке живут. Им не видно из окон, что на улице творится, кто идет.
Прячутся и хорошие, и плохие, особенно, вторые.
Так, бабушка с Алиной вышли вниз по тропе с дорожками в ведрах на коромысле. На речке сполоснуть. Тяжело. Поэтому бабушка взяла большое ведро, а внучка несла дядины рубашки, брюки, он в кочегарке работал, а стирать что у механика — тяжело (масло пропитается, грязь прилипнет, намертво, а нужно сперва всё это замочить в кипятке, а для этого в бане топить нужно, параллельно самоварище во дворе с сапогом как мехи дуть, постоянно проверять, замочил, порошок если закончился, то в город кому-то ехать).
Нет порошка? Хозяйственного мыло всегда в достатке — без него никак в деревне!
Его крошат ножом, бросают в кипяток, где уже заваривается белье, пока всё это «варится», набухает, тогда хорошо уже щетками сдирать, некоторые дважды приходится замачивать).
Так, бабушка решила за порошком поехать, пока внучка спит.
Ягод в этот год тоже не было, всё сгнило на корню.
Обидно! Ягоды не каждый год растут, это как хлеба — одно поле урожайное, комбайн круглосуточно работает, а через земляную дорогу — другое поле, озимое, оно ждет своего следующего года, отдыхает.
Так и ягоды с грибами. В прошлом году не было ягод, в этом году народ уже готов был делать заготовки — варенья, пастилу, джемы, сушить.
Грибы как раз только пошли. Сезон. Да и они гнили быстро от «невысыхаемой» влаги.
Только в глуши, за третьей горой (от начала леса это примерно пешим ходом за три часа, в это время народ уже практически пол ведер либо корзин собирают, к обеду — перерыв, и на обратном уже заполняют тары полностью).
Но только свинухи кое-где стойко выдерживали воду, но так их за грибы-то не принимали. Поганка такая и всё.
Маслята, опята, подберезовики, подосиновики — всё голодные черви ели, выживали.
Осталась надежда на грузди. Если те грибы растут до второй горы, а это, как в тайге, но местные знаю свой лес отлично.
Грузди нет-нет да появляются в деревне. Деревенские — местные помещики, куркули, там все улыбаются, все дружат периодически, когда надо, улыбаются, но секреты из семьи не вынесет даже младенец. Всё воспитывается внутри семьи: кого любить следует в деревне и кому необходимо кляняться, кого игнорировать, особые удобные — плотники, кузнецы, механизаторы, те, кто в хозяйстве соображает, того «уважают». Поэтому в деревнях бедных просто не бывает. Сват-блат-брат.
В городе не заметно, а в деревне как на ладони. Да и не всё скроешь.
Коровы в стадо идут, не пошла сегодня у Ивановых — отелилась или зарезали. Потом узнаем.
Кто что купил, куда поехал или пошел, почему ночью, что-то не то — занавесочки нет-нет да незаметно приоткроют, только щелочку, а видно все. Это как в щель смотришь, а видно много.
Так, Алису привезла мама и уехала в свой далекий БАМ. За ней приедет в конце августа. Она пойдет в школу, ей уже двенадцать.
Соседи не ходили к ним, потому что в этом переулке только ее мама одна «учёная», институт закончила. Это не приятно, улыбаются при встрече:
— И ты улыбайся, будто любишь, так надо! Но водиться с ними нечего, важные такие стали!
Настраивали детей лицемерить, а на деле никто не изменился и не поменялся, просто мама Алины хоть и не была отличницей, но старательной слыла везде. И в колхозе маме помогала, быстро делали, дополнительно брали. Денежки давали не большие, но в деревне они нужны всегда: летом дом покрасить, побелить, крышу, заменить дверь или обшить, печь менять, — всё даешь работникам, еще их нужно кормить всегда сытно, кому водку, самогон, всё в дело идет. Любая мелочь.
Все знали, что ее мама из библиотеки не выходила, всю ее перечитала, в город ездили за продуктами или в поликлинику, обязательно книги купит. Тогда они вообще дешево стоили! Для нее дядь Вася стеллаж сделал в ее комнате.
Алинины родители еще были интеллигентами. Отец — инженер, дорогу строить, а мама — бригадиром строителей.
Кому это понравится в деревне! Детям влетало:
— Вот ты дура, бездельница, всё по парням бегала, когда они учились, вот и выучились. Теперь ты доярка, а она вон, в городе живет, знатные!
Зависть передавалась из поколения в поколение. В деревнях почему сбегают? Так не сколько трудно жить, жить можно да еще прекрасно, я уж знаю, но из-за злых людей, которые пакостят — где яд подсыпают, где кота — отличного охранника и охотника в ловушке найдут мертвого, где цыплят удушенных видно возле ворот, выбегали, а там соседские ребятишки хлоп камнями или пинком, нет цыпляток.
Словом, может, потому частоколы и заборы деревянные сменили на эти страшные некрасивые металлические заборы, теперь словно сами в ловушке живут. Им не видно из окон, что на улице творится, кто идет.
Прячутся и хорошие, и плохие, особенно, вторые.
Так, бабушка с Алиной вышли вниз по тропе с дорожками в ведрах на коромысле. На речке сполоснуть. Тяжело. Поэтому бабушка взяла большое ведро, а внучка несла дядины рубашки, брюки, он в кочегарке работал, а стирать что у механика — тяжело (масло пропитается, грязь прилипнет, намертво, а нужно сперва всё это замочить в кипятке, а для этого в бане топить нужно, параллельно самоварище во дворе с сапогом как мехи дуть, постоянно проверять, замочил, порошок если закончился, то в город кому-то ехать).
Нет порошка? Хозяйственного мыло всегда в достатке — без него никак в деревне!
Его крошат ножом, бросают в кипяток, где уже заваривается белье, пока всё это «варится», набухает, тогда хорошо уже щетками сдирать, некоторые дважды приходится замачивать).
Так, бабушка решила за порошком поехать, пока внучка спит.
