Рассказ бывшей соседки из коммуналки (2016) (Может, было так, может, нет, но рассказ впечатлил)
Добавить в моё избранное
5 мин, 0 сек 161
Поздно возвращались пешим путем из леса с удачным урожаем грибов. Сентябрь. Холод.
Вдали перед нами увидели человека. Догнали. Перегнали. Может, на автобус все-таки успеем.
— Ну вот опять сладкая парочка — дочка да мамочка!
Мы оглянулись.
Ба, знакомые нам люди! Это ж БабВера!
— Кудый-то эт вы несетесь?
Бабушку знали в поселке все, побаивались ее, соседи не общались, зато она знала всех. Что делать одинокому человеку, особенно, старому, если у нее дом дважды горел:
— Нарочно сделали люди! Вот приезжаю с работы, а его уже тушат. Пожарники говорят, что проводка в порядке. Ну, что за дела?! И так дважды, разницей в полгод). — Говорит старушка, а сама смотрит, какая реакция.
Историю эту она рассказывает всегда. И правда, дом собрали, но угловая ее часть черная.
Раньше я думала, почему люди не выбрасывают такие бревна и строят. Теперь понятно, почему. Оказывается, они еще огого какие прочные! А то, что чернотой покрыто, так это только слегка, как нет шума без огня.
Бабушка приятная на внешность, худощавая, но к восьмидесяти трем сохранилась очень хорошо.
Если у мамы с пятидесяти лет ноги и руки болят, из больниц не выходит, лечится, а полиартрит не поддается лечению, поэтому инвалидов поддерживают обязательным лечением в больнице. Дважды в год.
— На курорт поеду! — Шутит мама. А на деле, один раз — в местной, другой — в республиканской. Так положено.
Так и живут такие люди-полулюди, как говорят у нас, и с поддержкой медицины. А в народе — «с божьей помощью», «бог помог»!
А бабВера не знает, что такое больные ноги, что такое болезни вообще.
Подружились с ней потом. О себе охотно рассказала. Судьба у нее как у обычных женщин, местами ей больше повезло, но «живу я долго, видимо, за жизнь мужа».
— Женил на себе, обещал много, красавцем не был, поверила, а лучше него не было в округе, подруги обзавидовались, а я и рада. Потом сын родился, Геной назвали (имя изменено). Я хотела второго ребенка. И он до самой смерти ходил со мной в роддом и следил, чтобы я аборты делала. Не хотел детей вообще. Залетела, и всё, будя! Сына тоже не любил. Так и умер, до сорока не дожил. За него мне приходится жить. Одна, Гена далеко, не любит землю, в области живет. Я туда только за пенсией езжу, к нему не захожу, у него своя жизнь.
Да и зачем? Он не приезжает, умру, и не узнает. Дом вот жалко. Хотя, кому надо, уже приглядели, обо мне заботятся. Сыта, обута, что мне еще надо-то? Мне всегда везет! Вон, банковские и из жилищных управлений почему живут хорошо? Не только деньги воруют, но и квартиры. Алкашей присмотрят, умрут те, квартиры готовые, ремонт и… продают, деньгу в карман. Вот бабка из Удельной умерла, ждали, чуть почистили квартиру, продали, так вот и наживаются. И мою также. Вон, Машка вечно возле меня окалачивается, что думаешь, я ей нужна? Вишь, у нее дом напротив, купила, построила за этой развалюхой. А развалюха это когда-то жилая была, большая деревенская изба. Заброшенная стала. Но, если прибраться и сделать ремонт, жить можно запросто!
А ей удобно будет, мою выкупит, сдавать будет, и сама присмотрит, и деньги пойдут. Сейчас люди ушлые, жить хочется всем.
Действительно, за большой заброшенной избой внутри участка спрятался добротный небольшой домик. Прохожим не видно, стоит себе развалюха, и никто не ворует ничего. И не одна она так живет.
А мы в городе живем, автобус ждем. С нами БабВера. А автобус последний не приехал. У нас как, летом, в самый садовый сезон, два автобуса — туда и обратно, но с разницей более, чем в сорок минут.
Тут и час прошел, за разговорами и ночь наступила.
— Айда ко мне.
Мы поблагодарили и сказали, что сходим к знакомым, давно не были, если их не будет, у нее заночуем.
— Дык нет их, — сказала она, узнав, к кому мы хотим сходить, всех знает, — они ведь уехали на Север, дом сдали.
Пришлось пойти к ней. И никакая она не ведьма.
Дома у нее кошка черная, да собаки две, такие же старые, но держатся бодрячком.
— Я их из ветклиники забрала, их умертвить хотели, а я пожалела.
Собаки за ней в дом вошли, везде грязь, антисанитария, маленькая чихуахуа на кровать запрыгнула, которую она никогда не застилает:
— Мы с ними так и спим вместе. Пенсия маленькая, бог внуков не дал, они греют и как дети мне.
Жалко стало старушку.
Вонь ужасная, в сараях у людей куда чище будет. На пенсию живет еле-еле. Холодильник вместо шкафа, не морозит, телевизор занимает ее спаленку четверть комнаты, наладить его некому. «Показывает» так — точки да волны, цвета перепутаны, звук тоже так себе. Зато хоть что-то «живое».
Еще одна комнатка есть, самая приличная и очень сильно отличается. Это душевая с туалетом. Белый унитаз, раковина тоже светлая, и душ самодельный.
Вдали перед нами увидели человека. Догнали. Перегнали. Может, на автобус все-таки успеем.
— Ну вот опять сладкая парочка — дочка да мамочка!
Мы оглянулись.
Ба, знакомые нам люди! Это ж БабВера!
— Кудый-то эт вы несетесь?
Бабушку знали в поселке все, побаивались ее, соседи не общались, зато она знала всех. Что делать одинокому человеку, особенно, старому, если у нее дом дважды горел:
— Нарочно сделали люди! Вот приезжаю с работы, а его уже тушат. Пожарники говорят, что проводка в порядке. Ну, что за дела?! И так дважды, разницей в полгод). — Говорит старушка, а сама смотрит, какая реакция.
Историю эту она рассказывает всегда. И правда, дом собрали, но угловая ее часть черная.
Раньше я думала, почему люди не выбрасывают такие бревна и строят. Теперь понятно, почему. Оказывается, они еще огого какие прочные! А то, что чернотой покрыто, так это только слегка, как нет шума без огня.
Бабушка приятная на внешность, худощавая, но к восьмидесяти трем сохранилась очень хорошо.
Если у мамы с пятидесяти лет ноги и руки болят, из больниц не выходит, лечится, а полиартрит не поддается лечению, поэтому инвалидов поддерживают обязательным лечением в больнице. Дважды в год.
— На курорт поеду! — Шутит мама. А на деле, один раз — в местной, другой — в республиканской. Так положено.
Так и живут такие люди-полулюди, как говорят у нас, и с поддержкой медицины. А в народе — «с божьей помощью», «бог помог»!
А бабВера не знает, что такое больные ноги, что такое болезни вообще.
Подружились с ней потом. О себе охотно рассказала. Судьба у нее как у обычных женщин, местами ей больше повезло, но «живу я долго, видимо, за жизнь мужа».
— Женил на себе, обещал много, красавцем не был, поверила, а лучше него не было в округе, подруги обзавидовались, а я и рада. Потом сын родился, Геной назвали (имя изменено). Я хотела второго ребенка. И он до самой смерти ходил со мной в роддом и следил, чтобы я аборты делала. Не хотел детей вообще. Залетела, и всё, будя! Сына тоже не любил. Так и умер, до сорока не дожил. За него мне приходится жить. Одна, Гена далеко, не любит землю, в области живет. Я туда только за пенсией езжу, к нему не захожу, у него своя жизнь.
Да и зачем? Он не приезжает, умру, и не узнает. Дом вот жалко. Хотя, кому надо, уже приглядели, обо мне заботятся. Сыта, обута, что мне еще надо-то? Мне всегда везет! Вон, банковские и из жилищных управлений почему живут хорошо? Не только деньги воруют, но и квартиры. Алкашей присмотрят, умрут те, квартиры готовые, ремонт и… продают, деньгу в карман. Вот бабка из Удельной умерла, ждали, чуть почистили квартиру, продали, так вот и наживаются. И мою также. Вон, Машка вечно возле меня окалачивается, что думаешь, я ей нужна? Вишь, у нее дом напротив, купила, построила за этой развалюхой. А развалюха это когда-то жилая была, большая деревенская изба. Заброшенная стала. Но, если прибраться и сделать ремонт, жить можно запросто!
А ей удобно будет, мою выкупит, сдавать будет, и сама присмотрит, и деньги пойдут. Сейчас люди ушлые, жить хочется всем.
Действительно, за большой заброшенной избой внутри участка спрятался добротный небольшой домик. Прохожим не видно, стоит себе развалюха, и никто не ворует ничего. И не одна она так живет.
А мы в городе живем, автобус ждем. С нами БабВера. А автобус последний не приехал. У нас как, летом, в самый садовый сезон, два автобуса — туда и обратно, но с разницей более, чем в сорок минут.
Тут и час прошел, за разговорами и ночь наступила.
— Айда ко мне.
Мы поблагодарили и сказали, что сходим к знакомым, давно не были, если их не будет, у нее заночуем.
— Дык нет их, — сказала она, узнав, к кому мы хотим сходить, всех знает, — они ведь уехали на Север, дом сдали.
Пришлось пойти к ней. И никакая она не ведьма.
Дома у нее кошка черная, да собаки две, такие же старые, но держатся бодрячком.
— Я их из ветклиники забрала, их умертвить хотели, а я пожалела.
Собаки за ней в дом вошли, везде грязь, антисанитария, маленькая чихуахуа на кровать запрыгнула, которую она никогда не застилает:
— Мы с ними так и спим вместе. Пенсия маленькая, бог внуков не дал, они греют и как дети мне.
Жалко стало старушку.
Вонь ужасная, в сараях у людей куда чище будет. На пенсию живет еле-еле. Холодильник вместо шкафа, не морозит, телевизор занимает ее спаленку четверть комнаты, наладить его некому. «Показывает» так — точки да волны, цвета перепутаны, звук тоже так себе. Зато хоть что-то «живое».
Еще одна комнатка есть, самая приличная и очень сильно отличается. Это душевая с туалетом. Белый унитаз, раковина тоже светлая, и душ самодельный.
