Джексон перебрался в округ Монро через год после выхода на пенсию и три года после развода. Если бы не развод, он бы, наверное, вкалывал до самой смерти, оставив Шейлу наслаждаться вдовством в Энн-Арбор. Шейла ненавидела Теннесси. Как можно ненавидеть Теннесси?
Добавить в моё избранное
8 мин, 31 сек 13096
Запыхавшись, он увидел горы новыми глазами, перед ним раскинулись пики гряды Оукоуи, древний плод столкновения гигантских тектонических плит, и он подумал, какое это прекрасное начало для книги, в которую теперь можно включить истинную историю легендарных теннессийских птицелюдей, — но тут Бубба отпустил его. Когда Джексон пришел в себя, на него смотрела мать мужчин. Эту старуху он видел несколько дней назад обнаженной до пояса, с исполосованной спиной. То, что он издалека принял за шляпу, оказалось головой старухи, покрытой густыми перьями, которые начинались вокруг глаз, огибали выступающую челюсть и образовывали роскошное мягкое жабо на шее.
Она частично удалила перья с туловища, покрытого шрамами и изрезанного, как лица братьев. Перья толще и крепче волос, и от них непросто избавиться. Невозможно сделать это без порезов и без боли. Однако старуха сохранила значительную часть оперения, а значит, скорее всего, сидела дома, в то время как сыновья добывали для нее пропитание. Возможно, ее шрамы были декоративными или клановыми.
Пропитание. Он стал пропитанием. Охотник стал добычей. Зевака. Старуха вышагивала вокруг него, подергивая головой, ее горло издавало тихий шелестящий клекот. От нее воняло птицами и птичьей едой.
Джексон испытывал невообразимую боль. Он отключился, оцепенело очнулся, снова отключился от боли. Сейчас боль возвращалась — он чувствовал, как ее волна поднимается изнутри.
— Множество людей проводят жизнь в тихом отчаянии. Они не поют, и музыка их с ними гибнет, — сообщил старухе Джексон. Он бредил, но хотел, чтобы последнее слово осталось за ним. Он не знал, поняла ли его старуха.
Сыновья присоединились к ней за обеденным столом. Джексон хихикнул, подумав, что все это напоминает День благодарения. Мужчины сняли комбинезоны и теперь гордо прихорашивали оперение.
Однажды он видел, как птица съела лягушку. Это нельзя было назвать жестокостью, ведь лягушка — животное. Птица подняла ее и несколько раз уронила на землю, чтобы размягчить. Лягушка была еще жива, а потом птица ударила ее клювом.
Она частично удалила перья с туловища, покрытого шрамами и изрезанного, как лица братьев. Перья толще и крепче волос, и от них непросто избавиться. Невозможно сделать это без порезов и без боли. Однако старуха сохранила значительную часть оперения, а значит, скорее всего, сидела дома, в то время как сыновья добывали для нее пропитание. Возможно, ее шрамы были декоративными или клановыми.
Пропитание. Он стал пропитанием. Охотник стал добычей. Зевака. Старуха вышагивала вокруг него, подергивая головой, ее горло издавало тихий шелестящий клекот. От нее воняло птицами и птичьей едой.
Джексон испытывал невообразимую боль. Он отключился, оцепенело очнулся, снова отключился от боли. Сейчас боль возвращалась — он чувствовал, как ее волна поднимается изнутри.
— Множество людей проводят жизнь в тихом отчаянии. Они не поют, и музыка их с ними гибнет, — сообщил старухе Джексон. Он бредил, но хотел, чтобы последнее слово осталось за ним. Он не знал, поняла ли его старуха.
Сыновья присоединились к ней за обеденным столом. Джексон хихикнул, подумав, что все это напоминает День благодарения. Мужчины сняли комбинезоны и теперь гордо прихорашивали оперение.
Однажды он видел, как птица съела лягушку. Это нельзя было назвать жестокостью, ведь лягушка — животное. Птица подняла ее и несколько раз уронила на землю, чтобы размягчить. Лягушка была еще жива, а потом птица ударила ее клювом.
