Режиссер: Альфред Хичкок. В ролях: Эдмунд Гвенн, Джон Форсайт, Милдред Нэтвик, Милдред Даннок, Джерри Мэзерс, Ширли МакЛейн, Альфред Хичкок, Ройал Дэно, Паркер Феннелли…
Добавить в моё избранное
3 мин, 24 сек 17025
Хичкок — гений! Он может напугать смехом и насмешить страхом. Он может обмануть, говоря правду. Он может превратить в саспенс невзначай приоткрывающуюся дверцу пустого шкафа и безобидную детскую игру. Он может снять комедию о похоронах и смерти. Он может создать детектив о том, что ничего не случилось. Ну… кроме сердечного приступа Гарри, конечно.
О, Гарри! Милый покойник. Слишком хороший, чтобы жить. У него абсолютно неадекватные синие носки с красными пальцами (заметьте — к коричневой обуви) и жена, которая «оплакала» его фразой: «Слава провидению! Гарри больше нет».
Как бы ни так. Гарри есть! В течение фильма ему суждено появляться вновь и вновь из своей удобной мягкой лесной могилки с видом на запад. Ведь Гарри — беспокойной покойник. И рожден он был, чтоб доставать, а уж умер то точно ради этого. Его хоронят и откапывают, хоронят и откапывают весь день (немудрено сбиться со счета); он некстати везде — и под землей, и на ней.
Благопристойные, но симпатичные обыватели с легкими странностями: (миссис Роджерс (жена Гарри), ее поклонник — художник Сэм Мэрлоу, трижды румяный Альберт Уайлз — капитан, который не отплывал от берега больше чем на милю, а также его пассия — сорокалетняя мисс Иви Грэйвли с до обидного чистой репутацией) словно играют в «закопай-откопай Гарри», как тот суровый мальчик Арни (аналог гайдаевского «вождя краснокожих») — в своего мертвого кролика.
Мертвый кролик (невезучий двойник Гарри) — это хичкоковское чудо. В его адрес отпускаются самые потешные шутки фильма: *Арни: У кролика четыре лапы и все равно его подстрелили. Надо было съесть клевер с четырьмя листиками и сделать подковы.
Арни: Никогда не знаешь, для чего может понадобиться мертвый кролик, я уже получил за него лягушку.
Сэм — капитану: Если вы впредь решите кого-то убить, убивайте кроликов — у них тушки маленькие.* Думаю, Сэм солгал. Гарри закапывать все же интереснее, чем кролика. Всем героям фильма так хочется считать себя виновными в его смерти! Зачем? Ну Обывателю же всегда хочется хоррора (правда, при всем уважении к покойнику Гарри, зомби и призраком он так и не стал), а если не хоррора, то на худой конец саспенса. Ведь жизнь так непоправимо скучна. И надо «выводить с нее пятна скуки» (знаменитое высказывание Хичкока о назначении кино). Например, почистить покойника в собственной ванной и постирать его сине-красные носки, испачкавшиеся от долгого нахождения в могиле. Не все же есть оладушки с голубикой, пить горячий шоколад и мечтать о двуспальной кровати, коричневой охотничьей шляпе и сундуке с приданым, полном надежд «Я спрячу его, унесу в лес. Забуду о нем»… — говорит капитан Уайлз. Как же! Он много раз вернется… И будет говорить Сэму: «Я не очень умею копать могилы», чтоб услышать в ответ: «надо было думать об этом прежде, чем отправляться на охоту». (Да-а-а! Так искрометно рассказывать о смерти у нас умели, пожалуй, лишь Ильф и Петров. Помните их погребальную контору «Милости просим»?
Достопамятный З. Фрейд писал о том, что главная функция юмора — психологическая защита. Хичкок боялся смерти. Но не только и не столько ее. Его пугало обывательское, однообразное, монотонное существование, не предполагающее отступлений от регламента, раз и навсегда принятого поведения, лжеобаяние «дня сурка», комфорт футляра. И в своем фильме он сталкивает не только смерть — жизнь, но и жизнь — жизнь: подлинную и мнимую. Мертвая, словно замершая жизнь обывателей начинает оживать с появлением смерти. В ней появляются и любовь, и дружба, и семья, и мечты, и желания, и искренность (вспомним признание капитана в том, что он не «объездил много стран»), и темы для общения — настоящего, а не заданного мертвой нормой.
Организованный, строго очерченный мир приличий и благообразия вдруг путается, приобретая черты здорового абсурда, легкого надувательства, детской игры. И оказывается, что человек в мире попранных приличий, стертых ритуалов и сдвинутых норм выглядит куда симпатичнее, и здоровее, и свободнее (словно ребенок в игре).
Потому фильм этот не о смерти, а о счастье, которое принесла случайная смерть. Да — абсурдно. Но разве плохо? Есенин писал, что бывает «невеселое счастье», а значит и «веселое несчастье» тоже может быть.
И напоследок. «Хлопоты с Гарри» — это не киносатира. Для меня это юмор в чистом виде. Он более свободен, не ограничен рамками приличий, социальности, пресловутой общественной нравственности, гражданственности, поучительности; он, в отличие от сатиры, чья функция — линчевать порок, может позволить себе защищать недотепистость и прочие несовершенства человека — все…
О, Гарри! Милый покойник. Слишком хороший, чтобы жить. У него абсолютно неадекватные синие носки с красными пальцами (заметьте — к коричневой обуви) и жена, которая «оплакала» его фразой: «Слава провидению! Гарри больше нет».
Как бы ни так. Гарри есть! В течение фильма ему суждено появляться вновь и вновь из своей удобной мягкой лесной могилки с видом на запад. Ведь Гарри — беспокойной покойник. И рожден он был, чтоб доставать, а уж умер то точно ради этого. Его хоронят и откапывают, хоронят и откапывают весь день (немудрено сбиться со счета); он некстати везде — и под землей, и на ней.
Благопристойные, но симпатичные обыватели с легкими странностями: (миссис Роджерс (жена Гарри), ее поклонник — художник Сэм Мэрлоу, трижды румяный Альберт Уайлз — капитан, который не отплывал от берега больше чем на милю, а также его пассия — сорокалетняя мисс Иви Грэйвли с до обидного чистой репутацией) словно играют в «закопай-откопай Гарри», как тот суровый мальчик Арни (аналог гайдаевского «вождя краснокожих») — в своего мертвого кролика.
Мертвый кролик (невезучий двойник Гарри) — это хичкоковское чудо. В его адрес отпускаются самые потешные шутки фильма: *Арни: У кролика четыре лапы и все равно его подстрелили. Надо было съесть клевер с четырьмя листиками и сделать подковы.
Арни: Никогда не знаешь, для чего может понадобиться мертвый кролик, я уже получил за него лягушку.
Сэм — капитану: Если вы впредь решите кого-то убить, убивайте кроликов — у них тушки маленькие.* Думаю, Сэм солгал. Гарри закапывать все же интереснее, чем кролика. Всем героям фильма так хочется считать себя виновными в его смерти! Зачем? Ну Обывателю же всегда хочется хоррора (правда, при всем уважении к покойнику Гарри, зомби и призраком он так и не стал), а если не хоррора, то на худой конец саспенса. Ведь жизнь так непоправимо скучна. И надо «выводить с нее пятна скуки» (знаменитое высказывание Хичкока о назначении кино). Например, почистить покойника в собственной ванной и постирать его сине-красные носки, испачкавшиеся от долгого нахождения в могиле. Не все же есть оладушки с голубикой, пить горячий шоколад и мечтать о двуспальной кровати, коричневой охотничьей шляпе и сундуке с приданым, полном надежд «Я спрячу его, унесу в лес. Забуду о нем»… — говорит капитан Уайлз. Как же! Он много раз вернется… И будет говорить Сэму: «Я не очень умею копать могилы», чтоб услышать в ответ: «надо было думать об этом прежде, чем отправляться на охоту». (Да-а-а! Так искрометно рассказывать о смерти у нас умели, пожалуй, лишь Ильф и Петров. Помните их погребальную контору «Милости просим»?
Достопамятный З. Фрейд писал о том, что главная функция юмора — психологическая защита. Хичкок боялся смерти. Но не только и не столько ее. Его пугало обывательское, однообразное, монотонное существование, не предполагающее отступлений от регламента, раз и навсегда принятого поведения, лжеобаяние «дня сурка», комфорт футляра. И в своем фильме он сталкивает не только смерть — жизнь, но и жизнь — жизнь: подлинную и мнимую. Мертвая, словно замершая жизнь обывателей начинает оживать с появлением смерти. В ней появляются и любовь, и дружба, и семья, и мечты, и желания, и искренность (вспомним признание капитана в том, что он не «объездил много стран»), и темы для общения — настоящего, а не заданного мертвой нормой.
Организованный, строго очерченный мир приличий и благообразия вдруг путается, приобретая черты здорового абсурда, легкого надувательства, детской игры. И оказывается, что человек в мире попранных приличий, стертых ритуалов и сдвинутых норм выглядит куда симпатичнее, и здоровее, и свободнее (словно ребенок в игре).
Потому фильм этот не о смерти, а о счастье, которое принесла случайная смерть. Да — абсурдно. Но разве плохо? Есенин писал, что бывает «невеселое счастье», а значит и «веселое несчастье» тоже может быть.
И напоследок. «Хлопоты с Гарри» — это не киносатира. Для меня это юмор в чистом виде. Он более свободен, не ограничен рамками приличий, социальности, пресловутой общественной нравственности, гражданственности, поучительности; он, в отличие от сатиры, чья функция — линчевать порок, может позволить себе защищать недотепистость и прочие несовершенства человека — все…
