Добавить в моё избранное
9 мин, 25 сек 37
Приходит Ивашко‑Медведко с братьями: «Ну‑ка, Усынюшка, дай нам пообедать, что ты настряпал». – «Ах, братцы, ничего не варил, не жарил: так угорел, что насилу избу прокурил».
На другой день остался дома Горыня‑богатырь; наварил‑настряпал вымыл голову, сел под окошечком и начал гребнем кудри расчесывать. Вдруг закутилося‑замутилося, в глаза зелень выступила – становится земля пупом, из‑под земли камень, из‑под камня баба‑яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет, сзади собачка побрехивает. «Тут мне попить‑погулять у Горынюшки!» – «Милости прошу, баба‑яга костяная нога!» Она села, Горыня подал ей часточку – баба‑яга съела; подал другую – собачке отдала: «Так‑то ты меня потчуешь!» Схватила железный толкач, била его, била, под лавку забила, со спины ремень вырезала, поела все до последней крошки и уехала. Горыня опомнился, повязал голову и, ходя, охает. Воротился Ивашко‑Медведко с братьями: «Ну‑ка, Горынюшка, что ты нам на обед сготовил?» – «Ах, братцы, ничего не варил: печь угарная, дрова сырые, насилу прокурил».
На третий день остался дома Дубыня‑богатырь; настряпал‑наварил, вымыл голову, сел под окошечком и начал кудри расчесывать. Вдруг закутилося‑замутилося, в глаза зелень выступила – становится земля пупом, из‑под земли камень, из‑под камня баба‑яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет, сзади собачка побрехивает. «Тут мне попить‑погулять у Дубынюшки!» – «Милости прошу, баба‑яга костяная нога!» Баба‑яга села, часточку ей подал – она съела; другую подал – собачке бросила: «Так‑то ты меня потчуешь!» Ухватила толкач, била его, била, под лавку забила, со спины ремень вырезала, поела все и уехала. Дубыня очнулся, повязал голову и, ходя, охает. Воротился Ивашко: «Ну‑ка, Дубынюшка, давай нам обедать». – «Ничего не варил, братцы, так угорел, что насилу избу прокурил».
На четвертый день дошла очередь до Ивашки; остался он дома, наварил‑настряпал, вымыл голову, сел под окошечком и начал гребнем кудри расчесывать. Вдруг закутилося‑замутилося – становится земля пупом, из‑под земли камень, из‑под камня баба‑яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет; сзади собачка побрехивает. «Тут мне попить‑погулять у Ивашки‑Медведка!» – «Милости прошу, баба‑яга костяная нога!» Посадил ее, часточку подал – она съела; другую подал – она сучке бросила: «Так‑то ты меня потчуешь!» Схватила толкач и стала его осаживать; Ивашко осердился, вырвал у бабы‑яги толкач и давай ее бить изо всей мочи, бил‑бил, до полусмерти избил, вырезал со спины три ремня, взял засадил в чулан и запер.
Приходят товарищи: «Давай, Ивашко, обедать!» – «Извольте, други, садитесь». Они сели, а Ивашко стал подавать: всего много настряпано. Богатыри едят, дивуются да промеж себя разговаривают: «Знать, у него не была баба‑яга!» После обеда Ивашко‑Медведко истопил баню, и пошли они париться. Вот Усыня с Дубынею да с Горынею моются и всё норовят стать к Ивашке передом. Говорит им Ивашко: «Что вы, братцы, от меня свои спины прячете?» Нечего делать богатырям, признались, как приходила к ним баба‑яга да у всех по ремню вырезала. «Так вот от чего угорели вы!» – сказал Ивашко, сбегал в чулан, отнял у бабы‑яги те ремни, приложил к ихним спинам, и тотчас все зажило. После того взял Ивашко‑Медведко бабу‑ягу, привязал веревкой за ногу и повесил на воротах: «Ну, братцы, заряжайте ружья да давайте в цель стрелять: кто перешибет веревку пулею – молодец будет!» Первый выстрелил Усыня – промахнулся, второй выстрелил Горыня – мимо дал, третий Дубыня – чуть‑чуть зацепил, а Ивашко выстрелил – перешиб веревку; баба‑яга упала наземь, вскочила и побежала к камню, приподняла камень и ушла под землю.
Богатыри бросились вдогонку; тот попробует, другой попробует – не могут поднять камня, а Ивашко подбежал, как ударит ногою – камень отвалился, и открылась норка. «Кто, братцы, туда полезет?» Никто не хочет. «Ну, – говорит Ивашко‑Медведко, – видно, мне лезть приходится!» Принес столб, уставил на краю пропасти, на столбе повесил колокол и прицепил к нему один конец веревки, а за другой конец сам взялся. «Теперь опускайте меня, а как ударю в колокол – назад тащите». Богатыри стали спускать его в нору; Ивашко видит, что веревка вся, а до дна еще не хватает; вынул из кармана три больших ремня, что вырезал у бабы‑яги, привязал их к веревке и опустился на тот свет.
Увидал дорожку торную и пошел по ней, шел‑шел – стоит дворец, во дворце сидят три девицы, три красавицы, и говорят ему: «Ах, добрый молодец, зачем сюда зашел? Ведь наша мать – баба‑яга; она тебя съест!» – «Да где она?» – «Она теперь спит, а в головах у ней меч‑кладенец лежит; ты меча не трогай, а коли дотронешься – она в ту ж минуту проснется да на тебя накинется.
На другой день остался дома Горыня‑богатырь; наварил‑настряпал вымыл голову, сел под окошечком и начал гребнем кудри расчесывать. Вдруг закутилося‑замутилося, в глаза зелень выступила – становится земля пупом, из‑под земли камень, из‑под камня баба‑яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет, сзади собачка побрехивает. «Тут мне попить‑погулять у Горынюшки!» – «Милости прошу, баба‑яга костяная нога!» Она села, Горыня подал ей часточку – баба‑яга съела; подал другую – собачке отдала: «Так‑то ты меня потчуешь!» Схватила железный толкач, била его, била, под лавку забила, со спины ремень вырезала, поела все до последней крошки и уехала. Горыня опомнился, повязал голову и, ходя, охает. Воротился Ивашко‑Медведко с братьями: «Ну‑ка, Горынюшка, что ты нам на обед сготовил?» – «Ах, братцы, ничего не варил: печь угарная, дрова сырые, насилу прокурил».
На третий день остался дома Дубыня‑богатырь; настряпал‑наварил, вымыл голову, сел под окошечком и начал кудри расчесывать. Вдруг закутилося‑замутилося, в глаза зелень выступила – становится земля пупом, из‑под земли камень, из‑под камня баба‑яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет, сзади собачка побрехивает. «Тут мне попить‑погулять у Дубынюшки!» – «Милости прошу, баба‑яга костяная нога!» Баба‑яга села, часточку ей подал – она съела; другую подал – собачке бросила: «Так‑то ты меня потчуешь!» Ухватила толкач, била его, била, под лавку забила, со спины ремень вырезала, поела все и уехала. Дубыня очнулся, повязал голову и, ходя, охает. Воротился Ивашко: «Ну‑ка, Дубынюшка, давай нам обедать». – «Ничего не варил, братцы, так угорел, что насилу избу прокурил».
На четвертый день дошла очередь до Ивашки; остался он дома, наварил‑настряпал, вымыл голову, сел под окошечком и начал гребнем кудри расчесывать. Вдруг закутилося‑замутилося – становится земля пупом, из‑под земли камень, из‑под камня баба‑яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет; сзади собачка побрехивает. «Тут мне попить‑погулять у Ивашки‑Медведка!» – «Милости прошу, баба‑яга костяная нога!» Посадил ее, часточку подал – она съела; другую подал – она сучке бросила: «Так‑то ты меня потчуешь!» Схватила толкач и стала его осаживать; Ивашко осердился, вырвал у бабы‑яги толкач и давай ее бить изо всей мочи, бил‑бил, до полусмерти избил, вырезал со спины три ремня, взял засадил в чулан и запер.
Приходят товарищи: «Давай, Ивашко, обедать!» – «Извольте, други, садитесь». Они сели, а Ивашко стал подавать: всего много настряпано. Богатыри едят, дивуются да промеж себя разговаривают: «Знать, у него не была баба‑яга!» После обеда Ивашко‑Медведко истопил баню, и пошли они париться. Вот Усыня с Дубынею да с Горынею моются и всё норовят стать к Ивашке передом. Говорит им Ивашко: «Что вы, братцы, от меня свои спины прячете?» Нечего делать богатырям, признались, как приходила к ним баба‑яга да у всех по ремню вырезала. «Так вот от чего угорели вы!» – сказал Ивашко, сбегал в чулан, отнял у бабы‑яги те ремни, приложил к ихним спинам, и тотчас все зажило. После того взял Ивашко‑Медведко бабу‑ягу, привязал веревкой за ногу и повесил на воротах: «Ну, братцы, заряжайте ружья да давайте в цель стрелять: кто перешибет веревку пулею – молодец будет!» Первый выстрелил Усыня – промахнулся, второй выстрелил Горыня – мимо дал, третий Дубыня – чуть‑чуть зацепил, а Ивашко выстрелил – перешиб веревку; баба‑яга упала наземь, вскочила и побежала к камню, приподняла камень и ушла под землю.
Богатыри бросились вдогонку; тот попробует, другой попробует – не могут поднять камня, а Ивашко подбежал, как ударит ногою – камень отвалился, и открылась норка. «Кто, братцы, туда полезет?» Никто не хочет. «Ну, – говорит Ивашко‑Медведко, – видно, мне лезть приходится!» Принес столб, уставил на краю пропасти, на столбе повесил колокол и прицепил к нему один конец веревки, а за другой конец сам взялся. «Теперь опускайте меня, а как ударю в колокол – назад тащите». Богатыри стали спускать его в нору; Ивашко видит, что веревка вся, а до дна еще не хватает; вынул из кармана три больших ремня, что вырезал у бабы‑яги, привязал их к веревке и опустился на тот свет.
Увидал дорожку торную и пошел по ней, шел‑шел – стоит дворец, во дворце сидят три девицы, три красавицы, и говорят ему: «Ах, добрый молодец, зачем сюда зашел? Ведь наша мать – баба‑яга; она тебя съест!» – «Да где она?» – «Она теперь спит, а в головах у ней меч‑кладенец лежит; ты меча не трогай, а коли дотронешься – она в ту ж минуту проснется да на тебя накинется.
Страница
2 из 3
2 из 3
