Сокровище замка де Шане

И память об этом врезана навечно в сердце моем до Страшного суда. Грешный раб Божий Этьен, граф де Шане руку приложил, да смилуется надо мною Всебла»… — И вот на этом так двинуться? С чего ты взял, что это не шутка средневекового монашка?

Карл блеснул темными глазками, улыбаясь знакомой маньяческой улыбочкой.

— Не сомневайся, так я сперва подумал. Однако же принюхался, пригляделся, и вуаля! Бумага достоверно того времени, кусочек я отправил на анализ… — Углеродный? С разбросом триста-пятьсот лет?

— И химический. В местной коже есть кое-какие редкие вещества. К тому же вот здесь, где оторвано, деталь тисненого рисунка — оперенье стрелы, часть герба де Шане. Написание букв, вот эти характерные t и r — относят записку к началу восемнадцатого века. Уж я малость разбираюсь в таких вещах, ты знаешь. А главное… Он сделал театральную паузу, но я не успел съездить друга по уху.

… главное, я отыскал место! Пришлось покопаться, побродить по развалинам, но северное подземелье нашлось! Вход немного завален камнями, одному мне пришлось бы тяжеленько.

— И ты хочешь использовать дармовую рабочую силу? Уж честно?

— А заодно не иметь геморроя со сбытом раскопанного. Мой клад, твои связи, как всегда.

— Ладно. Только не стоит проламывать друг другу черепа кирками над сундуком. Я, в общем-то, и так живу неплохо, чтобы грабить старого гробокопателя… моя доля — как обычно.

— Я попрошу! Я археолог, а твоя доля увеличится на десять процентов, если уже завтра мы дороемся до клада.

Через арку главных ворот мы прошли рано утром, когда лишние свидетели спали. Над аркой сохранился глубоко врезанный герб де Шане — падающий сокол, пораженный стрелой. Росистое и прохладное утро сменится солнечным июньским днем, но мы в подземном сыром холоде этого не поймем.

Грязные, пропотевшие, с кирками в руках, мы стояли перед рельефом Магдалины. Каменная святая в человеческий рост молилась на коленях, сложив руки. Лицо ее сохранилось плохо, но мне казалось, скульптор изображал кого-то, кого видел в реальности.

Фонари на шахтерских касках предусмотрительного Карла освещали серые камни кладки с белесой плесневой пленкой. Снизу стену покрывали перепончатые, вялые серо-зеленые грибы, и вся стена, в буграх и язвах, походила на кожу прокаженного в последней стадии. Уже нечеловеческую, разлагающуюся заживо, готовую отвалиться от черного мяса крупными струпьями. Проклятье, ну и мысли лезут в голову в таких поганых местах. Запах глины и более слабый — терпко кисловатый, наверное, этой мерзкой плесени.

Я глянул на Гольдберга. Он постукивал по стене геологическим молоточком и бормотал, походя на чокнутого жреца вуду.

— Взялись, Карл?

— Вот здесь вроде поглуше, — и он тоже взял кирку.

Несколько сильных ударов. Камни подались, мы сумели зацепить пару и вывернуть из стены. Они упали с глухим стуком, сдирая грибные заросли. Да, все так и есть, черный провал впереди. Нам пришлось проделать довольно большую дыру, чтобы заглянуть туда.

И сейчас мне не по себе, когда я вспоминаю сокровище последнего графа.

В нише скорчился скелет, скованный рыжими изъеденными цепями. Длинные, роскошные черные локоны хорошо сохранились, склизкие бурые клочья старинного платья гораздо хуже. А на пальце сжатой кисти скелета чисто и безгрешно блистал золотой перстень с печаткой. Склонившись над остатками руки, стараясь не глядеть в провалы глазниц некрупного черепа, я увидел все тот же герб — умирающего сокола да Шане!