Герман не любил интеллигентов, капитализм с ярким витринным лицом и ментов. Герман не знал ничего о циклических внутриклеточных процессах, никогда не слушал «Led Zeppelin» и даже «Muse», не ходил в дорогие рестораны и на презентации. Зато он любил маму, которая в свою очередь любила Сталина, ходил по вечерам лузгать семечки на опасных для жизни улочках с «братухаями» в красивых полосатых кепочках, запивая пивом тоску от невозможности сразу попасть в ту жизнь, где бы было все так, как надо.
Добавить в моё избранное
3 мин, 4 сек 16232
Я должен был встретиться с Германом по причине предстоящей бузы, вышел на него через попавшегося на краже кошелька «торчка». Мне не хватало людей. Герман обещал по телефону за приемлемую цену подогнать нужных ребят.
Нашел его в «Сабантуе». Это забегаловка со сносным пивом и привозной рыбой из подпольной артели. Здесь всегда было многолюдно, что подходило идеально для для моей цели. В темном зале настойчиво плакала о наболевшем Буланова, передавая всю свою тоску дальше, по кругу, не забывая периодически напоминать культурным слушателям о том, что у нее имеется все то, что у любой женщины, но не уточняя, впрочем, что именно. Обстановка в серо-черных тонах мне почему-то напомнила атмосферу бессмертных кадров из фильма «Семь самураев».
— Один за всех! — громко произнес я привычное приветствие для здешних мест.
Герман исподлобья посмотрел на меня и неохотно процедил сквозь зубы:
— Один за всех, и всех «долб… ов» — по одному.
Я сел за столик, стал разглядывать конспиратора. «Сколько ему лет? Черт, можно дать — хоть двадцать, хоть тридцать». Герман был пострижен под ноль. Его невыразительное лицо изображало только одну мысль, зато какую — «не додали!» — Чего будешь? — спросил я его.
Он непонимающе посмотрел на меня.
— Ладно-ладно… — согласился я. Позвал официантку.
— Принесите нам водки и пива. Много… Официантка была из местных. Это бросалось в глаза. Симпатичная крашеная блондинка с незавидным будущим, которое уже настойчиво проступало на ее милой мордашке. Я подмигнул девушке. Она тут же улыбнулась и побежала к бару.
— Слушай, а чего тебя так подозрительно зовут? — спросил я.
— А… Вообще-то у меня сначала «Гурман» кличка была. Люблю жрать. Пью много, в смысле. А потом незаметно кликуха поменялась. Я германцев уважаю. Порядок у них. Но не в этих, а у тех, которые раньше были. Гитлер, пока не послушал жидомасонов и не пошел на нас, был примером для всей Европы. Своих повсюду защищал. Это святое дело.
— Герман захохотал.
— Ну что? Сколько можешь дать бойцов? — спросил я Германа.
— Сколько надо, столько и могу — буркнул он.
— Пацаны сидят в обезличке. Договоримся о «лавэ», все будет нищак.
— Я могу по триста за среднюю активность. Сто возьмешь себе, остальное раздашь бакланам. Если спецэффекты, еще триста сверху.
Герман согласно кивнул головой. Он был уже далеко не трезвым, поэтому я готовился к представлению. Меня уже предупредили. И оно не замедлило тут же начаться. Герман резко встал, подошел к бару. Я знал, что ему уже ищут старую песню Ротару о лебединой верности.
Герман вышел на середину зала. Он был похож на оловянного солдатика. Или даже на наркомана со стажем. Впрочем, это так и было. Герман стоял полминуты, как изваяние. Потом громко, но бесцветно произнес — «Танец умирающего лебедя!» Зазвучала песня. Герман минуту стоял в позе салаги в строю, а потом резко, бревном, упал на пол. Многочисленные посетители, выскочили из-за столов. Разинув рот, с интересом стали наблюдать за происходящим. У Германа дернулась правая рука, потом левая нога. Затем конвульсии пошли по всему телу. Он трясся под душевную мелодию народной артистки, словно обездвиженный нехорошей болезнью, изображая настоящую лебединую верность во всех грустных подробностях, а люди восхищенно хлопали в такт, все более увлекаясь таинственным непонятным действием, развивающимся прямо на их глазах.
Герман медленно, сильно трясясь, поднялся с пола, сначала на колени, потом на ноги, выделывая при этом странные вихляния телом. Под конец песни он уже был непререкаемым героем этой забегаловки. Люди стоя, искренне аплодировали, кричали «браво», а Герман гордо стоял посреди зала в позе выздоровевшего лебедя после длительной венерической болезни, поглощая заслуженную славу… … Домой я пришел почти под утро. Болела голова, ноги и душа. Мне было очень жалко Германа, по-человечески, а это уже не профессионализм. Герман не знал, что его сегодня ждет-не дождется испытание, куда серьезнее лебединых танцев. На сегодня центром была разработана операция по ликвидации немотивированной внутренней верности внешней угрозе. Герман со своими людьми попадал под самый сокрушительный первый удар…
Нашел его в «Сабантуе». Это забегаловка со сносным пивом и привозной рыбой из подпольной артели. Здесь всегда было многолюдно, что подходило идеально для для моей цели. В темном зале настойчиво плакала о наболевшем Буланова, передавая всю свою тоску дальше, по кругу, не забывая периодически напоминать культурным слушателям о том, что у нее имеется все то, что у любой женщины, но не уточняя, впрочем, что именно. Обстановка в серо-черных тонах мне почему-то напомнила атмосферу бессмертных кадров из фильма «Семь самураев».
— Один за всех! — громко произнес я привычное приветствие для здешних мест.
Герман исподлобья посмотрел на меня и неохотно процедил сквозь зубы:
— Один за всех, и всех «долб… ов» — по одному.
Я сел за столик, стал разглядывать конспиратора. «Сколько ему лет? Черт, можно дать — хоть двадцать, хоть тридцать». Герман был пострижен под ноль. Его невыразительное лицо изображало только одну мысль, зато какую — «не додали!» — Чего будешь? — спросил я его.
Он непонимающе посмотрел на меня.
— Ладно-ладно… — согласился я. Позвал официантку.
— Принесите нам водки и пива. Много… Официантка была из местных. Это бросалось в глаза. Симпатичная крашеная блондинка с незавидным будущим, которое уже настойчиво проступало на ее милой мордашке. Я подмигнул девушке. Она тут же улыбнулась и побежала к бару.
— Слушай, а чего тебя так подозрительно зовут? — спросил я.
— А… Вообще-то у меня сначала «Гурман» кличка была. Люблю жрать. Пью много, в смысле. А потом незаметно кликуха поменялась. Я германцев уважаю. Порядок у них. Но не в этих, а у тех, которые раньше были. Гитлер, пока не послушал жидомасонов и не пошел на нас, был примером для всей Европы. Своих повсюду защищал. Это святое дело.
— Герман захохотал.
— Ну что? Сколько можешь дать бойцов? — спросил я Германа.
— Сколько надо, столько и могу — буркнул он.
— Пацаны сидят в обезличке. Договоримся о «лавэ», все будет нищак.
— Я могу по триста за среднюю активность. Сто возьмешь себе, остальное раздашь бакланам. Если спецэффекты, еще триста сверху.
Герман согласно кивнул головой. Он был уже далеко не трезвым, поэтому я готовился к представлению. Меня уже предупредили. И оно не замедлило тут же начаться. Герман резко встал, подошел к бару. Я знал, что ему уже ищут старую песню Ротару о лебединой верности.
Герман вышел на середину зала. Он был похож на оловянного солдатика. Или даже на наркомана со стажем. Впрочем, это так и было. Герман стоял полминуты, как изваяние. Потом громко, но бесцветно произнес — «Танец умирающего лебедя!» Зазвучала песня. Герман минуту стоял в позе салаги в строю, а потом резко, бревном, упал на пол. Многочисленные посетители, выскочили из-за столов. Разинув рот, с интересом стали наблюдать за происходящим. У Германа дернулась правая рука, потом левая нога. Затем конвульсии пошли по всему телу. Он трясся под душевную мелодию народной артистки, словно обездвиженный нехорошей болезнью, изображая настоящую лебединую верность во всех грустных подробностях, а люди восхищенно хлопали в такт, все более увлекаясь таинственным непонятным действием, развивающимся прямо на их глазах.
Герман медленно, сильно трясясь, поднялся с пола, сначала на колени, потом на ноги, выделывая при этом странные вихляния телом. Под конец песни он уже был непререкаемым героем этой забегаловки. Люди стоя, искренне аплодировали, кричали «браво», а Герман гордо стоял посреди зала в позе выздоровевшего лебедя после длительной венерической болезни, поглощая заслуженную славу… … Домой я пришел почти под утро. Болела голова, ноги и душа. Мне было очень жалко Германа, по-человечески, а это уже не профессионализм. Герман не знал, что его сегодня ждет-не дождется испытание, куда серьезнее лебединых танцев. На сегодня центром была разработана операция по ликвидации немотивированной внутренней верности внешней угрозе. Герман со своими людьми попадал под самый сокрушительный первый удар…
