Кукла эпилог

Метаморфоза происходит в одно мгновение, и нет больше блондинки, я обращаюсь старой, крупной осой, медленно распрямляю подрагивающие от ненависти крылышки и, рванув вверх, разгоняюсь и жужжащей стрелой втыкаюсь батюшке в глаз. Поп подскакивает так, что с ног слетают сандалии. Он, заливая купола церкви диким воем, сам себе залепляет звонкую оплеуху. Контуженная оса падает на пол, а озверевший от боли священник, задрав сутану и приподняв толстую ногу, пытается обрушить весь свой гнев на насекомое. Но я уже не оса — я ощетинившийся ядовитыми иглами морской еж. И вновь стены церкви потревожены воплем грешника. Поп, тяжело подпрыгивая на одной ноге, с ужасом смотрит на неведомую тварь, покалечившую его ступню. Потеряв равновесие, он падает на колени. А я все той же блондинкой материализуюсь перед обезумевшим от боли и ужаса иереем. Хватаю за горло и сжимаю с такойсилой, что боль, причиненная осой и ежом, теперь не кажется ему такой нестерпимой.

— Что, скот, будешь еще баб в церкви лапать? — кричу ему в обезумевшую харю. В ответ он пытается заехать в лицо кулачищем, и я снова трансформируюсь. Пальцы, сжавшие кадык, оборачиваются зубами, кисть — собачьей головой, а весь я вязкой субстанцией стекаю к этой голове, постепенно принимая формы большого пса. Хрусть! Испуганный пес, выплюнув окровавленный кусок, оскалившись, отступает назад. Поп, выпучив свои водянистые глазки, хрипит и, обхватив горло руками, пытается остановить кровь. Между его пальцев надуваются и тут же лопаются кровавые пузыри. Хор визжащих баб перекрывает его хрипы.

— Гав! — рявкнул пес, осознав, что переборщил.

Одна из баб, став на колени, бережно подняла откушенный кадык и, прижав его к груди, заверещала: 'Петя, отец наш, да что эта тварь с тобой сделала? Бабы, рвите псину!' Фемины с обезумевшими лицами вопящей волной пошли на пса. 'За батюшку!' Нужно срочно принять вид ангела, а то разорвут. Отступая и скалясь на наступающих баб, пес стал меняться. Не успел. Сумасшедшие прихожанки налетели, словно стая волчиц. Не только не успел принять свой истинный облик, я толком и понять ничего не смог.

Ангелы бессмертны, даже если их разорвать на куски. Глупые женщины, утолив ярость, расступились. А я воскрес, только крыльев нет. Стою, расставив в стороны руки. А под сводом церкви нежным хороводом кружатся перья, медленно опускаясь вниз. Они ложатся мне на плечи, втягиваются под кожу, больно и мучительно, одно аккуратно под другое, ряд за рядом, перо за пером. Прошивают спину, лопатки, руки. Пробивая мышцы и сухожилия, входят в кости и накрепко вживляются, становясь одним целым с моим телом. И вот за спиной расправляются огромные черные крылья. Женщины в ужасе ломятся назад, давя друг друга. Паника стадом буйволов проносится по их спинам, ломая и кроша кости. Мрак, стекая с крыльев, заполняет, вязкий гнев заливает всю мою сущность.

— Так вы заодно, чертовы создания! — взрываю церковные витражи громовым голосом.

— Всех уничтожу! — ревет мой голос, втыкаясь в слабые тела вместе с осколками цветного витража. Женщины окаменели. Они увидели, как черное существо, взметая затхлый воздух крыльями, стало медленно взмывать над плиткой храма. Как оскалилось, как засияло, когда солнечный луч ударил в спину. Как сияние вокруг ангела стало неожиданно сжиматься, сначала ломая крылья, а потом с гадким хрустом сжав все существо в черную точку. Как, попари́в несколько секунд, точка исчезла, словно и не было ничего. Только толстяк в сутане дергается в предсмертных судорогах да женщина в белом, закрыв лицо руками, шепчет свою молитву.

Степан проснулся. Поглядев на часы, понял, что, если не поспешит, опоздает на работу. На площадке улыбнулся соседке. Сели в лифт. Степан посмотрел в любимые глаза.

— Тебя как зовут? — спросил, прекрасно зная ответ.

— Елена, — подыграла она.

— А пойдем сегодня вечером в кино, Елена?

— Пойдем, — прошептала девушка, быстрым движением смахнув с плеча своего мужчины черное перышко.