В столе

В мерцающем свете свечей стол, ещё недавно так радовавший глаз, теперь казался чёрным массивным гробом, устланным сверху погребальным саваном и увенчанным церковными свечами. Совершенно зловеще прозвучали в ночной тишине двенадцать гулких ударов, и с приближением последнего я невольно замер. Опять из стола раздался шорох, а чуть погодя и различимый шёпот. Я отчётливо слышал человеческую речь, хотя и не мог разобрать слов.

Я сидел, похолодев и боясь шевельнуться. Шелест и шёпот, нёсшиеся из стола, наполнили кабинет. Прошло полчаса, как вдруг волна замогильного холода пробежала по моей спине. Где-то в глубине стола что-то заскрежетало, заскрипело, словно когти цеплялись и царапали дерево. Стараясь не издавать ни звука, на негнущихся ногах я выбрался из-за стола, взялся за ручку крайнего ящика и потянул на себя. Но не испуганную серую мышку увидел я в глубине ящика, а пару немигающих остекленевших глаз на узком овале бледного лица различил в полумраке. Вместо крика ужаса я издал лишь сдавленный хрип и ринулся прочь из кабинета.

Слуга, разбуженный мною и подозревающий некую эксцентричную причуду, всё же согласился затушить свечи в кабинете и провести ночь в моей комнате. Разумеется, я ни словом не обмолвился ему об увиденном. И понял, что правильно сделал, когда тот, вернувшись из кабинета, заметил, что я забыл закрыть ящик с папками в столе. Несколько дней после этого я старался не заходить в кабинет, но в конечном счёте дела и необходимость в рабочих бумагах вынудили меня это сделать. Комната была наполнена ярким солнечным светом, и всё произошедшее уже казалось просто ночным кошмаром.

С некоторой опаской я решился заглянуть в тот крайний ящик стола, но ничего кроме пары папок, обвязанных синей лентой, я не увидел. К несчастью ночной кошмар не прошёл бесследно, мне следовало наверстать упущенное в делах, поэтому я позволил себе задержаться в кабинете допоздна. Я был буквально застигнут врасплох полуночным боем часов. И не успел он закончиться, как, к моему величайшему ужасу, в среднем ящике стола что-то зашуршало, затем заскреблось, и ящик медленно выдвинулся.

Из открывшегося тёмного проёма прямиком ко мне, сидевшему в кресле за столом, потянулись длинные синюшные пальцы с потемневшими фиолетовыми обломанными ногтями. С диким воплем я вылетел из кабинета, опрокинув чернильницу и кресло, а затем перебудил всю прислугу, требуя принести мне молоток и гвозди. После чего та стала свидетелем картины, как её почтенный господин с безумным остервенением вколачивает гвозди в ящики новёхонького стола из орехового дерева. Утром этот стол уже пылал грудой дров в саду. Слуги, вероятно, сочли меня помешавшимся.

Спустя несколько дней, немного оправившись от пережитого ужаса и позора, я отправился в город к плотнику, чтобы заказать новый стол. Бородатый старик в прикрывавшей лысину ермолке сначала удивился, узнав, что мне нужен новый стол, и поинтересовался, как мне его предыдущая работа. Замявшись, я попытался отмахнуться, сказав, что стол оказался неудобным, и вообще с ним, дескать, дело нечисто. При этих неаккуратно брошенных словах плотник побледнел и, вцепившись в полы моего пальто, стал быстро что-то говорить. Из его слов, к моему величайшему смятению и ужасу, стало понятно, что решив подзаработать, он изготовил мой стол из орехового дерева, купленного за бесценок, потому что срублено оно было на старом городском кладбище.

Сколько бы я не бранил старика и сколько бы он не извинялся, обещая возместить убытки, я твёрдо решил заказывать новую меблировку у другого, более надёжного мастера. И вот, спустя неделю, новый стол уже стоял в моём кабинете. Всё, от дерева до последнего вбитого в него гвоздика, я проверял лично. На радостях, тем же вечером я расположился за ним в мерцающем свете свечей. Придвинул ближе листы писчей бумаги, обмакнул перо в чернильницу. Но погодите, что это шуршит и скребётся в столе? Скорее, где же молоток, где гвозди?! И пусть слуги думают, что я обезумел, когда я вновь буду заколачивать их в стол, будто в крышку гроба, укрытого зелёным бархатным саваном и увенчанного церковными свечами.