Добавить в моё избранное
6 мин, 39 сек 15319
Не такие, как раньше — когда он был нормален.
Беззубые старики и старухи ползали между носящихся туда-сюда разноцветных автомобилей. Толстозадые нездоровые дети несли из школ забитые чушью головы — не глядя по сторонам, они разговаривали со своими сотовыми телефонами, будто молились кому-то. Хотя молиться им было некому и незачем. У них всё было.
За вонючей маслянистой рекой дымили заводские трубы — градообразующее предприятие успешно делало доллары для своих хозяев. Вся эта привычная гнилорыбинскому глазу картина стала теперь выставляться в полузабытых ракурсах. Сумасшедший Юрик увидел, как задымлённое серо-жёлтое небо над городом рассыпалось и исчезло. Неба больше не было — была наполненная дымом огромная пустота. Такая же, как и внутри самого Юрика, только намного-намного больше. А раскинувшийся под пустотой Гнилорыбинск потихоньку как бы засасывался ею, становясь всё меньше и меньше. Дома, люди, машины, деревья, электричество — вещи и тени исчезали в загадочной вневедомственной пустоте. Каждую секунду всё вокруг уменьшалось, отдавая себя ей, растущей и жиреющей.
Ночью Юрику не спалось. Осознав своё сумасшествие, он понял, что может теперь думать о других вещах. Например, о пустоте. Чем больше Юрик о ней думал, тем роднее и притягательнее она ему казалась. От пустоты веяло покоем и добротой. Он с тревогой вставал с постели и выглядывал в окно — не исчезла ли пустота, не заняли ли её место нахальные космические светила? Но всё было в порядке — ни звёзд, ни неба, ни луны — только пустота. Под утро Юрик обрёл с пустотой такое упоительное родство, что его одолела сытая икота. Счастливо икая, Юрик повязал галстук и отправился на работу. Походкой умиротворённого кота он дошёл до безликого двухэтажного здания, где располагалась редакция «Солнца Гнилорыбинска». С хитреньким удовлетвореньицем Юрик осознал, что работает в здании, полностью принадлежащем пустоте.
В кабинетах за коричневыми дверями скрывалась вечная послеобеденная тишина. Там прятались загримированные тени, невидимо тлела своя жизнь — непонятная, полутряпичная, пахнущая дешёвым одеколоном и пластмассой.
«Мне уже сорок лет, а я до сих пор никого не убил», — весело думал Юрик, скользя по прохладному коридору. Ему приятно было думать о вещах, не связанных с сумасшествием.
Главный редактор притаился в тиши знамён, под сенью деревянного двухголового уродца. Он недовольно выглянул из-за телефонной стены, когда Юрик нарушил его сакральное уединение.
— Александр Станиславович, я сумасшедший… Глаза редактора рубиново вспыхнули за пуленепробиваемыми стёклами очков.
— Ты не сумасшедший, Юрик. Ты просто осёл.
Юрик покрылся тоской. Ему отказывали в сумасшествии, у него отбирали пустоту. Ему, Юрику, интеллигенту во втором поколении, ясно дали понять, что он осёл. То есть, превратился в животное. То есть, не способен мыслить. То есть, не то, что к сумасшествию, а даже к человечеству его отнести нельзя.
Глотая слёзы, Юрик надрывно скрипнул редакторской дверью. Было непереносимо скорбно вслушиваться в биение своего грубого ослиного сердца. Ослиная шкура чесалась под пиджаком — должно быть, блохи. Но самое страшное — Юрик больше не мог думать.
Из последних своих ослиных сил воззвал он к пустоте. Воззвал из мрачных глубин поруганной, несостоявшейся жизни. И пустота откликнулась. Она просто и хорошо позвала Юрика Полухина к себе. Пустоте было безразлично, кто он. Осёл, сумасшедший, человек или просто ответственный секретарь. Пустота принимала всех. Для неё все были одинаковы.
Разбежавшись как следует, Юрик оттолкнулся четыремя копытами от редакционного линолеума и полетел. Полетел прямо в манящее чрево величественной и спокойной пустоты над Гнилорыбинском. Воробьи и вороны шарахались от Юрика, от его остро ликующих архангельских крыл.
— И-а-а! И-а-а! И-а-а! Осанна! — счастливый глас разнёсся над крышами, прокатился трубным эхом по остаткам вселенной. Пустота, услышав его, задрожала от нетерпения и ещё ближе придвинулась к городу.
Люди на городских улицах заулыбались. Заулыбались впервые за семьдесят лет существования Гнилорыбинска. С этим ликующим криком в жизнь города вошло наконец-то нечто большое и светлое. Подозрительно напоминающее смысл бытия.
Беззубые старики и старухи ползали между носящихся туда-сюда разноцветных автомобилей. Толстозадые нездоровые дети несли из школ забитые чушью головы — не глядя по сторонам, они разговаривали со своими сотовыми телефонами, будто молились кому-то. Хотя молиться им было некому и незачем. У них всё было.
За вонючей маслянистой рекой дымили заводские трубы — градообразующее предприятие успешно делало доллары для своих хозяев. Вся эта привычная гнилорыбинскому глазу картина стала теперь выставляться в полузабытых ракурсах. Сумасшедший Юрик увидел, как задымлённое серо-жёлтое небо над городом рассыпалось и исчезло. Неба больше не было — была наполненная дымом огромная пустота. Такая же, как и внутри самого Юрика, только намного-намного больше. А раскинувшийся под пустотой Гнилорыбинск потихоньку как бы засасывался ею, становясь всё меньше и меньше. Дома, люди, машины, деревья, электричество — вещи и тени исчезали в загадочной вневедомственной пустоте. Каждую секунду всё вокруг уменьшалось, отдавая себя ей, растущей и жиреющей.
Ночью Юрику не спалось. Осознав своё сумасшествие, он понял, что может теперь думать о других вещах. Например, о пустоте. Чем больше Юрик о ней думал, тем роднее и притягательнее она ему казалась. От пустоты веяло покоем и добротой. Он с тревогой вставал с постели и выглядывал в окно — не исчезла ли пустота, не заняли ли её место нахальные космические светила? Но всё было в порядке — ни звёзд, ни неба, ни луны — только пустота. Под утро Юрик обрёл с пустотой такое упоительное родство, что его одолела сытая икота. Счастливо икая, Юрик повязал галстук и отправился на работу. Походкой умиротворённого кота он дошёл до безликого двухэтажного здания, где располагалась редакция «Солнца Гнилорыбинска». С хитреньким удовлетвореньицем Юрик осознал, что работает в здании, полностью принадлежащем пустоте.
В кабинетах за коричневыми дверями скрывалась вечная послеобеденная тишина. Там прятались загримированные тени, невидимо тлела своя жизнь — непонятная, полутряпичная, пахнущая дешёвым одеколоном и пластмассой.
«Мне уже сорок лет, а я до сих пор никого не убил», — весело думал Юрик, скользя по прохладному коридору. Ему приятно было думать о вещах, не связанных с сумасшествием.
Главный редактор притаился в тиши знамён, под сенью деревянного двухголового уродца. Он недовольно выглянул из-за телефонной стены, когда Юрик нарушил его сакральное уединение.
— Александр Станиславович, я сумасшедший… Глаза редактора рубиново вспыхнули за пуленепробиваемыми стёклами очков.
— Ты не сумасшедший, Юрик. Ты просто осёл.
Юрик покрылся тоской. Ему отказывали в сумасшествии, у него отбирали пустоту. Ему, Юрику, интеллигенту во втором поколении, ясно дали понять, что он осёл. То есть, превратился в животное. То есть, не способен мыслить. То есть, не то, что к сумасшествию, а даже к человечеству его отнести нельзя.
Глотая слёзы, Юрик надрывно скрипнул редакторской дверью. Было непереносимо скорбно вслушиваться в биение своего грубого ослиного сердца. Ослиная шкура чесалась под пиджаком — должно быть, блохи. Но самое страшное — Юрик больше не мог думать.
Из последних своих ослиных сил воззвал он к пустоте. Воззвал из мрачных глубин поруганной, несостоявшейся жизни. И пустота откликнулась. Она просто и хорошо позвала Юрика Полухина к себе. Пустоте было безразлично, кто он. Осёл, сумасшедший, человек или просто ответственный секретарь. Пустота принимала всех. Для неё все были одинаковы.
Разбежавшись как следует, Юрик оттолкнулся четыремя копытами от редакционного линолеума и полетел. Полетел прямо в манящее чрево величественной и спокойной пустоты над Гнилорыбинском. Воробьи и вороны шарахались от Юрика, от его остро ликующих архангельских крыл.
— И-а-а! И-а-а! И-а-а! Осанна! — счастливый глас разнёсся над крышами, прокатился трубным эхом по остаткам вселенной. Пустота, услышав его, задрожала от нетерпения и ещё ближе придвинулась к городу.
Люди на городских улицах заулыбались. Заулыбались впервые за семьдесят лет существования Гнилорыбинска. С этим ликующим криком в жизнь города вошло наконец-то нечто большое и светлое. Подозрительно напоминающее смысл бытия.
Страница
2 из 2
2 из 2
