Под пледом бытие — небытие в реале. Когда унылой осени напев Смывает флер весенней пасторали - Нам просто нужен верный разогрев.
Добавить в моё избранное
3 мин, 33 сек 10224
ЕМА Намэ сидел за столиком, лениво разгоняя супружеские разочарования. Те разбегались по клеенке, путались в маках и васильках, клевали крошки табака из вишневой трубки.
«И отчего люди не молчат как рыбы!» — рассуждал Намэ, обмокая усы в белую пену. «Вон тот, клетчатый, рассуждает о степенях рыбной свежести. Что он понимает в степенях свежести, если у него не Нос, а нос? Или тот, в углу, в ковбойской шляпе, что хлещет вонючее пойло и мечтает о Принцессе, что он понимает в принцессах, если хлещет вонючие пойла? Нет, жизнь несправедлива к тем, у кого нежная душа, острое восприятие и правильное воздыхание!» Купидонский Бегемот мерно вентилировал воздух, уложив флагманскую голову на стойку между стаканами и стопками.
— Раз, два, три, четыре, ножки выше, глазки шире! — командовал Конферансье разноцветным танцовщицам, лязгающим подкованными каблучками по сцене. Стройные волосатые ножки — тольгемахт! — отбивали чечетку, плели иллюзорную сеть для ловли желаний вокруг шестов.
В дверях остановился паренек в широкополой шляпе, по полям которой бегала мышь.
«Намэ Катэкаэ!» — многозначительно сказал кто-то над ухом Намэ, разбудив очередную грезу, уснувшую было в его чашке.
Намэ недовольно поморщился, замочил грезу и проследил, как паренек подходит к тому, в углу, в ковбойской шляпе и выливает ему на голову остатки вонючего пойла из кружки.
Купидонский Бегемот всхрапнул, проснулся, заинтересованно вспорхнул из-за стойки и с двух лап прицелился из револьверов. Выстрелил, попал и плюхнулся обратно, сотреся земную твердь и сбив стройный ряд бокалов. Оживленно пища, те попрыгали со стойки и отправились прямиком на сцену. Танцевать канкан с одной ногой было не просто, но они справились на радость волосатым — тольгемахт! — ножкам, добавив звона, очарования и осколков всеобщему чувству счастья для всех, и чтобы никто не ушел обиженным!
Тот, в углу, в ковбойской шляпе, вскочил и затряс хрупкого обидчика, будто грушу. Мышь пискнула, шляпа слетела, по худеньким плечам паренька разметались смоляные длинные волосы, в которых запуталась зубная золотая коронка.
«Принцесса! — удивился Намэ.
— Ну, надо же!» Дело у парочки закончилось поцелуями и объятиями, вместо пойла на столе появилось шампанское. Оно пузырилось бубльгумом и шипело в бокалах, изображая змей.
«Намэ Катэкаэ!» — шипела пена, разувала клыкастую пасть, гоняясь за Мышом с Тульи по столешницам до тех пор, пока оба не оказались на столе Намэ. «Суета сует! — подумал Намэ, топя очередную грезу и давя ложкой лимонную дольку супружеского разочарования.
— И отчего мыши не шипят как змеи, а змеи — шипят как вдовы? Мир настолько непонятен, насколько разоблачен! А король-то голый!» — Защищайся! — пищал Мышь с Тульи, размахивая пластмассовой зубочисткой в виде сабли.
— Я вырежу твое сердце и выпью твою кровь!
Шампанское свивалось в кольца и злобно булькало в ответ. Геройский Мышь не бросал слов на ветер: пузырящееся сердце было испито до дна. И если капля никотина убила лошадь и не дала снова заснуть Купидонскому Бегемоту, то несколько промилле разбили здоровый образ жизни Мыша в зеркале времени.
Намэ горестно вздохнул, почесал ухо и смахнул хвостатое тельце под стол. Окопавшееся там Общество АА встретило героя объятиями и санта-барбариками, но раздавшийся из зала визг заглушил всеобщую радость бытия. То Рыба гонялась за Носом, желая его обонять! Многообоняемый Нос был против — потому скакал по лицам присутствующих егарным генкуром и залихватски свистел в две дырочки правого бока.
«Хочешь быть счастливым, — думал Намэ, — не считай несчастий, хочешь быть богатым — не считай денег, хочешь быть»… Чем еще хотел быть Намэ, он не додумал. Далекий рокот потряс крышу до основания пола, двери распахнулись и на пороге показался Гость с Косой, указавший костлявым пальцем на Намэ.
«Намэ Катэкаэ!» — прогремел он и рухнул от удара Апокалипсиса, который вытер об лежащего грязные ноги и шагнул через тело. Бездонные зрачки его сетчатых глаз обежали заведение вместе с Носом и, споткнувшись об усы Намэ, дробно покатились по полу. «Намэ Катэкаэ!» — бормотал Апокалипсис, детскими ладошками ощупывая пол в поисках зрачков. Но пал рядом с ними под тяжелыми шагами Прогресса, которого убило Детское Любопытство. Гора тел у входа продолжала расти, волосатые — тольгемахт! — ножки спотыкались сильнее, пол раскачивался маятником Фуко, звенели осколки и выпивка подходила к концу.
«Намэ Катэкаэ!» — пробормотал Намэ и подумал, что это что-то значит! Не дожидаясь Всеобщего Счастья (и чтобы никто не ушел обиженным!) он сполз со своей табуретки и засеменил прочь — в комнату рабочего сцены, повесившего нимб на проектор. Здесь всегда было открыто полуподвальное окно, и свежий ветер оттуда свистел мотив Марсельезы.
Намэ вспрыгнул на подоконник и выскочил наружу. Задрав хвост, он уходил по Лунному Пути туда, где ничего не было… … нет… … и не будет.
«И отчего люди не молчат как рыбы!» — рассуждал Намэ, обмокая усы в белую пену. «Вон тот, клетчатый, рассуждает о степенях рыбной свежести. Что он понимает в степенях свежести, если у него не Нос, а нос? Или тот, в углу, в ковбойской шляпе, что хлещет вонючее пойло и мечтает о Принцессе, что он понимает в принцессах, если хлещет вонючие пойла? Нет, жизнь несправедлива к тем, у кого нежная душа, острое восприятие и правильное воздыхание!» Купидонский Бегемот мерно вентилировал воздух, уложив флагманскую голову на стойку между стаканами и стопками.
— Раз, два, три, четыре, ножки выше, глазки шире! — командовал Конферансье разноцветным танцовщицам, лязгающим подкованными каблучками по сцене. Стройные волосатые ножки — тольгемахт! — отбивали чечетку, плели иллюзорную сеть для ловли желаний вокруг шестов.
В дверях остановился паренек в широкополой шляпе, по полям которой бегала мышь.
«Намэ Катэкаэ!» — многозначительно сказал кто-то над ухом Намэ, разбудив очередную грезу, уснувшую было в его чашке.
Намэ недовольно поморщился, замочил грезу и проследил, как паренек подходит к тому, в углу, в ковбойской шляпе и выливает ему на голову остатки вонючего пойла из кружки.
Купидонский Бегемот всхрапнул, проснулся, заинтересованно вспорхнул из-за стойки и с двух лап прицелился из револьверов. Выстрелил, попал и плюхнулся обратно, сотреся земную твердь и сбив стройный ряд бокалов. Оживленно пища, те попрыгали со стойки и отправились прямиком на сцену. Танцевать канкан с одной ногой было не просто, но они справились на радость волосатым — тольгемахт! — ножкам, добавив звона, очарования и осколков всеобщему чувству счастья для всех, и чтобы никто не ушел обиженным!
Тот, в углу, в ковбойской шляпе, вскочил и затряс хрупкого обидчика, будто грушу. Мышь пискнула, шляпа слетела, по худеньким плечам паренька разметались смоляные длинные волосы, в которых запуталась зубная золотая коронка.
«Принцесса! — удивился Намэ.
— Ну, надо же!» Дело у парочки закончилось поцелуями и объятиями, вместо пойла на столе появилось шампанское. Оно пузырилось бубльгумом и шипело в бокалах, изображая змей.
«Намэ Катэкаэ!» — шипела пена, разувала клыкастую пасть, гоняясь за Мышом с Тульи по столешницам до тех пор, пока оба не оказались на столе Намэ. «Суета сует! — подумал Намэ, топя очередную грезу и давя ложкой лимонную дольку супружеского разочарования.
— И отчего мыши не шипят как змеи, а змеи — шипят как вдовы? Мир настолько непонятен, насколько разоблачен! А король-то голый!» — Защищайся! — пищал Мышь с Тульи, размахивая пластмассовой зубочисткой в виде сабли.
— Я вырежу твое сердце и выпью твою кровь!
Шампанское свивалось в кольца и злобно булькало в ответ. Геройский Мышь не бросал слов на ветер: пузырящееся сердце было испито до дна. И если капля никотина убила лошадь и не дала снова заснуть Купидонскому Бегемоту, то несколько промилле разбили здоровый образ жизни Мыша в зеркале времени.
Намэ горестно вздохнул, почесал ухо и смахнул хвостатое тельце под стол. Окопавшееся там Общество АА встретило героя объятиями и санта-барбариками, но раздавшийся из зала визг заглушил всеобщую радость бытия. То Рыба гонялась за Носом, желая его обонять! Многообоняемый Нос был против — потому скакал по лицам присутствующих егарным генкуром и залихватски свистел в две дырочки правого бока.
«Хочешь быть счастливым, — думал Намэ, — не считай несчастий, хочешь быть богатым — не считай денег, хочешь быть»… Чем еще хотел быть Намэ, он не додумал. Далекий рокот потряс крышу до основания пола, двери распахнулись и на пороге показался Гость с Косой, указавший костлявым пальцем на Намэ.
«Намэ Катэкаэ!» — прогремел он и рухнул от удара Апокалипсиса, который вытер об лежащего грязные ноги и шагнул через тело. Бездонные зрачки его сетчатых глаз обежали заведение вместе с Носом и, споткнувшись об усы Намэ, дробно покатились по полу. «Намэ Катэкаэ!» — бормотал Апокалипсис, детскими ладошками ощупывая пол в поисках зрачков. Но пал рядом с ними под тяжелыми шагами Прогресса, которого убило Детское Любопытство. Гора тел у входа продолжала расти, волосатые — тольгемахт! — ножки спотыкались сильнее, пол раскачивался маятником Фуко, звенели осколки и выпивка подходила к концу.
«Намэ Катэкаэ!» — пробормотал Намэ и подумал, что это что-то значит! Не дожидаясь Всеобщего Счастья (и чтобы никто не ушел обиженным!) он сполз со своей табуретки и засеменил прочь — в комнату рабочего сцены, повесившего нимб на проектор. Здесь всегда было открыто полуподвальное окно, и свежий ветер оттуда свистел мотив Марсельезы.
Намэ вспрыгнул на подоконник и выскочил наружу. Задрав хвост, он уходил по Лунному Пути туда, где ничего не было… … нет… … и не будет.
Страница
1 из 2
1 из 2
