Добавить в моё избранное
7 мин, 30 сек 6048
Двери распахнулись, и окруженный толпой людей в черном, деловым спортивным шагом вошел в зал маленький рыжеватый мужичок интеллигентного вида. А за ним — суетящийся губернатор со свитой, репортеры, сверкающий и галдящий шлейф высшего общества, и конечно, легка на помине, наголо стриженая маркиза фон Борнхольм в линялых джинсах, и хорёк Мякинин, и прости господи, кутюрье Бонч-Одоевский в макияже, и ещё какие-то унылые рожи в бриллиантах и искусственном загаре. А презрительный, деловой Чернобород, не дожидаясь речей, налил полный ковш кваса, и похвалив, опростал.
Радушная улыбка мгновенно стерла растерянность с лица Евгения. Приосанившись, и подобострастно глядя на Лисичкина, Пеньков сделал в его сторону три шага и поклонился.
— Здравствуйте, господин президент! Мы очень рады, что вы нашли время ознакомиться с достижениями частного бизнеса в нашем регионе, прошу чувствовать себя как дома!
Защелкали вспышки. Незаметно двигаясь в сторону, Пеньков уводил от зеркала августейший взгляд.
— Как видите, это объявленная экспозиция возвращенных предметов искусства. Часть предметов планируется передать в региональные музеи области.
— Здравствуйте, господин Пенькофф! Я, к сожалению, не смогу принять участия в сегодняшней конференции, но надеюсь, что обсуждение наболевших вопросов региона будет конструктивным.
А затем неминуемо случилось ужасное. Взяв Евгения под локоток, Лисичкин двинулся к экспонатам. Толпились гости, консультанты наперебой вещали Самому о цене и происхождении полотен и сабель. Вот и зеркало. С ужасом наблюдал Евгений в его черной проруби отвратительного козла с развратно отвисшей слюнявой губой и глупой широченной улыбкой. Непринужденно обняв пышным белоснежным хвостом его тощие мослы и копыта, красовался рядом пушистый и толстый, грациозный в своей дивной шубе, зверь с непроницаемым гипнотическим взглядом ярко-голубых глаз, сверкающий хищно рядами мелких алмазно-острых зубов. Ни одна черточка не дрогнула на белой усатой морде, ни словом ни выдал он изумления.
— Любопытный экспонат! Лет пятьсот ему?
— Что вы, всего триста. Но наш, отечественный. Там надпись есть.
— Memento quod es homo… Помни, что ты человек, так вроде? Верно сказано, на века. Да вы настоящий меценат, пан Пенькофф!
— Как договорились, полпроцента от зерновых фьючерсов на культуру и образование.
— А не гонишь? — прочиталось в презрительном подергивании вибрисс собеседника.
— Ноль тридцать пять без учета контрактов будущего лета… — жалобно проблеял архар.
— То-то! Вас без вертикали на полчаса оставить нельзя. Идём к народу квас дегустировать.
Евгений содрогнулся. Конечно, президент был в курсе, и знал про его новоприобретенное вельможное панство, но так выразиться… Пан — козлоногий греческий бог! Ужас, ужас… Позор… Из уст Самого! Политическое харакири!
Сзади появилось отвратительное лысое кенгуру. Пеньков с содроганием узнал в нём маркизу фон Борнхольм.
— Лавка древностей в разгаре! Чем ещё порадуете творческую общественность, господин Пенькофф?
Проходя в чиновной толпе к пенящемуся липовому бочонку, услышал Евгений говорок со стороны втиснутых в уголок осветителей: «А этот козел сказал к трём»… Сгрудились, толпились, мотали рогом, змеились метровыми языками, били хвостами позади Женьки бегемоты, яки, анаконды, покачивались страусы, шипели черепахи, встряхивали гривой уникорны, кривлялись макаки и скалились многочисленные гиены… Нувориш привык относится к разговорам всякой челяди, электриков и прочих неудачников жизни, как к воробьиному чирканью или досадному дорожному шуму, не слыша и не вникая в то, что не может и не должно иметь последствий. Презрительно-безразличен он оставался и к нецензурным сравнениям и описанием казней властителей мира, коими кишели клоаки интернет-комментариев к новостям. Но эта, никем более не услышанная, фраза отчего-то вызвала панику и тошноту, сердце забилось в груди, как пойманная мышь; застучало в висках и кончики пальцев похолодели. «Видели? Что?» — Однако, толпа львиц и горилл безучастно скользила вдоль экспонатов за Лисичкиным, обращая на зеркало внимание не больше, чем на какой-то славянский шкаф, и лишь упрямец Чернобород допытывался у конференц-менеджера, как настраивать телескоп Брюса.
Едва президент, поздравив всех, отбыл, как министр подкатил к Евгению:
— И зеркало, и телескоп, все беру! У меня охотничий домик под Тверью, хочу, чтобы все подлинное было.
— Хоть завтра! Спроси у секретаря по вопросам культуры.
— пробурчал помрачневший Евгений.
Когда гости разошлись, Пеньков велел гнать всех со второго этажа, затем подошел к шефу охраны и попросил пистолет. Тот было заупрямился, но взгляд покрасневших зрачков Евгения так живо обрисовал его дальнейшую карьеру, что тот, проверив патрон в патроннике и поставив ещё раз на предохранитель, расстался с табельным оружием, как младенец с конфеткой.
Радушная улыбка мгновенно стерла растерянность с лица Евгения. Приосанившись, и подобострастно глядя на Лисичкина, Пеньков сделал в его сторону три шага и поклонился.
— Здравствуйте, господин президент! Мы очень рады, что вы нашли время ознакомиться с достижениями частного бизнеса в нашем регионе, прошу чувствовать себя как дома!
Защелкали вспышки. Незаметно двигаясь в сторону, Пеньков уводил от зеркала августейший взгляд.
— Как видите, это объявленная экспозиция возвращенных предметов искусства. Часть предметов планируется передать в региональные музеи области.
— Здравствуйте, господин Пенькофф! Я, к сожалению, не смогу принять участия в сегодняшней конференции, но надеюсь, что обсуждение наболевших вопросов региона будет конструктивным.
А затем неминуемо случилось ужасное. Взяв Евгения под локоток, Лисичкин двинулся к экспонатам. Толпились гости, консультанты наперебой вещали Самому о цене и происхождении полотен и сабель. Вот и зеркало. С ужасом наблюдал Евгений в его черной проруби отвратительного козла с развратно отвисшей слюнявой губой и глупой широченной улыбкой. Непринужденно обняв пышным белоснежным хвостом его тощие мослы и копыта, красовался рядом пушистый и толстый, грациозный в своей дивной шубе, зверь с непроницаемым гипнотическим взглядом ярко-голубых глаз, сверкающий хищно рядами мелких алмазно-острых зубов. Ни одна черточка не дрогнула на белой усатой морде, ни словом ни выдал он изумления.
— Любопытный экспонат! Лет пятьсот ему?
— Что вы, всего триста. Но наш, отечественный. Там надпись есть.
— Memento quod es homo… Помни, что ты человек, так вроде? Верно сказано, на века. Да вы настоящий меценат, пан Пенькофф!
— Как договорились, полпроцента от зерновых фьючерсов на культуру и образование.
— А не гонишь? — прочиталось в презрительном подергивании вибрисс собеседника.
— Ноль тридцать пять без учета контрактов будущего лета… — жалобно проблеял архар.
— То-то! Вас без вертикали на полчаса оставить нельзя. Идём к народу квас дегустировать.
Евгений содрогнулся. Конечно, президент был в курсе, и знал про его новоприобретенное вельможное панство, но так выразиться… Пан — козлоногий греческий бог! Ужас, ужас… Позор… Из уст Самого! Политическое харакири!
Сзади появилось отвратительное лысое кенгуру. Пеньков с содроганием узнал в нём маркизу фон Борнхольм.
— Лавка древностей в разгаре! Чем ещё порадуете творческую общественность, господин Пенькофф?
Проходя в чиновной толпе к пенящемуся липовому бочонку, услышал Евгений говорок со стороны втиснутых в уголок осветителей: «А этот козел сказал к трём»… Сгрудились, толпились, мотали рогом, змеились метровыми языками, били хвостами позади Женьки бегемоты, яки, анаконды, покачивались страусы, шипели черепахи, встряхивали гривой уникорны, кривлялись макаки и скалились многочисленные гиены… Нувориш привык относится к разговорам всякой челяди, электриков и прочих неудачников жизни, как к воробьиному чирканью или досадному дорожному шуму, не слыша и не вникая в то, что не может и не должно иметь последствий. Презрительно-безразличен он оставался и к нецензурным сравнениям и описанием казней властителей мира, коими кишели клоаки интернет-комментариев к новостям. Но эта, никем более не услышанная, фраза отчего-то вызвала панику и тошноту, сердце забилось в груди, как пойманная мышь; застучало в висках и кончики пальцев похолодели. «Видели? Что?» — Однако, толпа львиц и горилл безучастно скользила вдоль экспонатов за Лисичкиным, обращая на зеркало внимание не больше, чем на какой-то славянский шкаф, и лишь упрямец Чернобород допытывался у конференц-менеджера, как настраивать телескоп Брюса.
Едва президент, поздравив всех, отбыл, как министр подкатил к Евгению:
— И зеркало, и телескоп, все беру! У меня охотничий домик под Тверью, хочу, чтобы все подлинное было.
— Хоть завтра! Спроси у секретаря по вопросам культуры.
— пробурчал помрачневший Евгений.
Когда гости разошлись, Пеньков велел гнать всех со второго этажа, затем подошел к шефу охраны и попросил пистолет. Тот было заупрямился, но взгляд покрасневших зрачков Евгения так живо обрисовал его дальнейшую карьеру, что тот, проверив патрон в патроннике и поставив ещё раз на предохранитель, расстался с табельным оружием, как младенец с конфеткой.
Страница
2 из 3
2 из 3
