Гипотеза Бибербаха

Моя впечатлительность излишне разыгралась; боясь, что в следующее мгновение он уже исчезнет навсегда, рассыплется снегом с ветки, сказал: «Эх, Саша, Саша!».

— Чего, друже, стонешь? Давай лучше поговорим конкретно.

Вот он идёт рядом, конкретный человек в своём смешном балахоне, и рассказывает, что Тейхмюллер был прав полвека тому назад, и тут же, на снегу, жаждет показать новое определение для однолистной голоморфной функции, которое назрело у него в голове сегодня, а я гляжу на серые впалые щёки, ранние залысины, что светятся прозрачно-голубыми венками, и понимаю, что всё напрасно. Пора кончать. Сколько можно?

Из пальто торчит красная замёрзшая шея, в руках старый портфель. В правом кармане дырка, в левом закомпостированный трамвайный талон, а на лице добродушнейшая улыбища, скрывающая великую гордыню: «Я, Александр Саломатин, всё могу!». Из-за неё наш чудак забыл о нормальной диссертационной теме, и с утра до вечера может говорить, думать, мечтать только о ней, единственной и неповторимой Гипотезе! «Я — математик». Как будто другие не математики. И если не берутся решать в своих диссертационных работах какую-нибудь гипотезу Пуанкаре, то зря едят народный хлеб! Уж по крайней мере не воруют куски в столовой.

— Ты понимаешь, как оказалась связана гипотеза с теорией чисел? А ведь по функции Кебе это давно было видно, и вот сегодня у меня наконец-то выплыла новая дефиниция, вроде что-то стало наклёвываться… У него каждый день что-то начинает проясняться. С утра. К вечеру сгущаются потёмки. «Эх, Саша, Саша, всё, последний раз». И деньги булочкины растратил. Одно к одному. А может, взовём к родительской совести?

— Саша, ты ничего не забыл сделать?

— Да вроде бы всесторонне рассмотрел… Погоди, погоди. А ну, взгляни туда как будто невзначай: видишь гражданку в длинном пальто, сапогах с пряжками, каракулевом чёрном берете, очках на лице близорукой прачки? Представь, эта мадам ходит за мной повсеместно; случайно не помнишь, кто такая? Не из университетской газеты?

Я поглядел в том направлении, куда ретиво косил Саломатин.

Там никого не было. Несчастный аспирант неотрывно созерцал голые кусты и приветливо улыбался. В его глазах плавали два золотистых солнечных бельма.

— Саша, идём домой.

— Погоди, друже, погоди. Хочу сказать главное: недавно она мне приснилась ночью во сне, и говорила что-то на ломаном немецком, я тогда как раз переводил книгу Тейхмюллера, — может быть, поэтому. Она сказала: «Ах, герр Саломатин, герр Саломатин, вы такой глупый киндер, что выбросьте свою голову куда подальше», ну и прочий бред. Всего не помню, а эта фраза почему-то засела в мозгу. Бред, конечно. Но мы с ней долго разговаривали, я что-то не соглашался, а она всё уговаривала, и, знаешь, — Саломатин придвинулся, — не смейся, но мне кажется иногда, что эта женщина… не совсем женщина, а она и есть гипотеза Бибербаха.

Тут он осторожно глянул в мою сторону. Я хранил полную непроницаемость. Если на пустом месте видят женщину в сапогах, не простых, а с пряжками, то почему бы этой хорошо и по сезону обутой даме не оказаться гипотезой Бибербаха? Ещё минут двадцать мы спорим на холоде о новоявленной дефиниции, потом идём на остановку, садимся в троллейбус, едем. По дороге я делаю последнюю попытку спасти его:

— Саша, так дальше жить нельзя. Сам ты, конечно, можешь ходить в чём попало, жрать что придётся — ладно, это твоё дело, но ведь Настя не в состоянии выйти на улицу. Ей просто не в чем. Она заперта с детьми на восьмом этаже, они все замурованы тобой. Заживо. Но ты даже не думаешь об этом. Ваш месячный доход на четверых составляет сто восемьдесят рублей, из них за квартиру платите шестьдесят, что остаётся? Одному можно ноги протянуть. Трёхлетний ребенок не знает лакомства выше сладкой девятикопеечной булочки, да и ту малость ты ему не часто покупаешь. Сегодня опять забыл?

— Детей нельзя баловать. Пусть лучше он ценит малое, чем не ценит многого.

— Короче, Саша, даю тебе последний шанс: есть место дворника в детском саду. Ну, три часа в день от силы помашешь лопатой с утра — вместо физзарядки.

Саломатин закашлялся, прижимаясь к обледенелому окну троллейбуса:

— Я математик! Я должен зарабатывать мозгами! Я не лентяй, пробовал подрабатывать, а потом сидел без толку весь день в библиотеке, не работал — отдыхал, и ничего не мог с собой поделать. Голова пустая делается от подработки, понимаешь ты? Пустая. Не веришь, что смогу доказать Гипотезу? И чёрт с вами со всеми, как хотите, так и думайте, но я уже близок к решению, чувствую его, как свежий воздух в подземелье.

В подъезде пахло животными и цементной пылью. Лифт не работал. Мы долго поднимались по бетонным пролётам, шустрые полудикие коты с крысиными мордами сновали возле мусорок на площадках.

— Тебе не кажется, что они походят на функции Кебе? — спросил Саломатин дружелюбно, указывая на стаю котов.