Добавить в моё избранное
8 мин, 29 сек 7844
И имя — знакомое.
Ближе к причинному кварталу людей на тротуарах становится меньше. Исчезают газетные и овощные лотки, а взамен них вырисовываются сидящие на крылечках и у стен домов аборигены, всяческий хлам и тому подобное.
Сегодня антонидевский день: ему таки выпадает честь посидеть за рулём. Сопрут ведь.
— Где Рабуи?
Хлопцы с платками, повязанными, как у сельчанок на стене у Дудикофа, лопочут на своём птичьем наречии. Один отделяется. Даю дорогу Джерому. Посмотрю да посмеюсь.
Бандит сгрёбает сявку одной правой, и легонько впечатывает в рабицу. Кодла гудит, двигается ближе. Тяну за шершавую рукоятку из подмышки козырный кольт. Мол, вот этого не надо. Один из ребят заводит руку за спину. Ласково улыбаюсь мальцу, мол, давай, покажи.
Один шпанёнок как ломанётся в дом. Пока искали нужный коридор среди хлама и тряпок, слышу — выстрел. В проулке картина маслом: около моей красотки валяется пресловутый Рабуи с ржавым револьвером времён Буффало Билла и свертком в другой лапе. Андони-хрендони дымит стволом. Каков?! А вчера мимо горшка промахивался.
Джером нагоняет, всё, мол, на сегодня. Нет, не всё, оттягиваю в сторонку, мол, чего хочу сказать — отлезь от мисс Блескинг.
Улыбка спадает с физиономии, ирландец тащит за угол. Мол, ты соображаешь, ты мол, мал ещё мне указывать. Интересно, думаю, кто ж тебе не мал тогда — Дудикоф или Президент Соединённых Штатов? Говорит, хоть понимаешь, что могу те амбицию по стенке размазать? Понимаю, выдавливаю, а от журналистки отвяжись. А у самого глотка пересохла. Очень, говорит, ты меня разочаровал. И как саданёт под дых. Ушёл, руки в брюки.
Отвожу новенького в пустыню, приобщать к ремеслу. Рабуи закапывать. После опий припрятываю в обычном месте, он нам с Джеромом не помешает, и домой отсыпаться. Правда, телефон будит — журналистка спрашивает, всё ли со мной хорошо, и ещё чего-то говорила, но сразу прощаюсь. Очень события вымотали.
Кто там вздумал стучать с утра пораньше? Малец получает десятку. Выглядываю в окошко. Так и есть — Джером накапал боссу про нашу заначку, и черепаха прислал ребят одетых под копов. По торчащему из окна фальшивого бобика прикладу томми-гана ясно-понятно, что назревает крупный разговор со стрельбой. Расстреливаю по парням обойму кольта. Пока прячутся за машинами, рву с места в карьер. Карьер не карьер, а какой-то каньон, как назло, на пути подвернулся. Гран, или другой — не знаю, не разбираюсь в этом.
Когда пелена на глазах растворяется, замечаю, что лежу я в каких-то шкурах, в пещере. И рядом некто, во сто шуб одет. Вижу, что некто это индейская дама. Проще говоря — краснокожая.
Говорит, мол, великие боги, как же ты воняешь. Думаю, погоди, доберусь до кольта и запасной обоймы, узнаешь почём фунт лиха, и так далее.
Шаманка говорит, мол племя её разуверилось в путях предков, она для психологического эффекта решила применить на мне магию древних, чтоб сплотить воинов. И верно, глаза к темноте привыкают — стенку подпирают три увальня и кольт у них. Старуха смеётся морщинками в уголках глаз:
— Тише, омбре из Бегаса, какой из тебя герой, ты уже показал. И отрезает для меня моим ножом ещё вяленого мяса.
Тащусь с краснозадыми в горы. Как придумала насмешница — победить врага в своей голове. Мол, говорит, всё существенное происходит в твоей голове. Непонятно только, зачем для этого лезть на верхотуру. Мне б по-привычней — верните кольт и готов побеждать. Пинаю песчаниковые пригорки, бегу вперед, останавливаюсь, бросаю в долину камни. Когда подходят, снова перегоняю. Наконец, выбился из сил, сижу, жду. Красножопый клоун говорит, мол, духи пробуют достучаться до тебя. Забираемся на плоскую площадку, не доходя футов двести до вершины. Видок что надо. Оборачиваюсь к индсменам, а огромный орёл как вцепится в рожу.
Просыпаюсь, над головой белое, округлое. Купол? В яйце я что ли, хе-хе. Я ж не цыплёнок какой, а отчасти бывший бродвейский суфлёр. Ноги скрюченные и шея побаливают. На передних сиденьях проспал всю ночь. Во рту страшно сухо, тело чешется, просоленная кожа саднит. Стоп, а этот сон, это было на самом деле, все эти индейцы, горы, птицы, или только приснилось? Разберусь после, желудок упорно бурчит, требует жертв.
Машина завелась не с первого раза, тихонько выруливаю с песка на шоссе.
Щёлкаю ручкой приёмника — музыки нет. Здесь шипение, тут собачий приют. Вот новости. Русские поднимают голову от сохи? Пора навестить нашего русского.
Гляжу, в ущелье мои индсмены уконтропупили половину людей Резкого, основного черепахиного киллера.
Милтон, орёт, мол, Резкий, тащи свою резкую задницу сюда. Да только тот уже загребает песок со стрелой в горле. Смехотура. Краснокожий с кольтом стреляет, к нему бегут, а другой их из лука шмоляет. И только третьего индейца невидно: в тыл он зашёл, или как-то по-другому воюет, я в этом не разбираюсь.
Ближе к причинному кварталу людей на тротуарах становится меньше. Исчезают газетные и овощные лотки, а взамен них вырисовываются сидящие на крылечках и у стен домов аборигены, всяческий хлам и тому подобное.
Сегодня антонидевский день: ему таки выпадает честь посидеть за рулём. Сопрут ведь.
— Где Рабуи?
Хлопцы с платками, повязанными, как у сельчанок на стене у Дудикофа, лопочут на своём птичьем наречии. Один отделяется. Даю дорогу Джерому. Посмотрю да посмеюсь.
Бандит сгрёбает сявку одной правой, и легонько впечатывает в рабицу. Кодла гудит, двигается ближе. Тяну за шершавую рукоятку из подмышки козырный кольт. Мол, вот этого не надо. Один из ребят заводит руку за спину. Ласково улыбаюсь мальцу, мол, давай, покажи.
Один шпанёнок как ломанётся в дом. Пока искали нужный коридор среди хлама и тряпок, слышу — выстрел. В проулке картина маслом: около моей красотки валяется пресловутый Рабуи с ржавым револьвером времён Буффало Билла и свертком в другой лапе. Андони-хрендони дымит стволом. Каков?! А вчера мимо горшка промахивался.
Джером нагоняет, всё, мол, на сегодня. Нет, не всё, оттягиваю в сторонку, мол, чего хочу сказать — отлезь от мисс Блескинг.
Улыбка спадает с физиономии, ирландец тащит за угол. Мол, ты соображаешь, ты мол, мал ещё мне указывать. Интересно, думаю, кто ж тебе не мал тогда — Дудикоф или Президент Соединённых Штатов? Говорит, хоть понимаешь, что могу те амбицию по стенке размазать? Понимаю, выдавливаю, а от журналистки отвяжись. А у самого глотка пересохла. Очень, говорит, ты меня разочаровал. И как саданёт под дых. Ушёл, руки в брюки.
Отвожу новенького в пустыню, приобщать к ремеслу. Рабуи закапывать. После опий припрятываю в обычном месте, он нам с Джеромом не помешает, и домой отсыпаться. Правда, телефон будит — журналистка спрашивает, всё ли со мной хорошо, и ещё чего-то говорила, но сразу прощаюсь. Очень события вымотали.
Кто там вздумал стучать с утра пораньше? Малец получает десятку. Выглядываю в окошко. Так и есть — Джером накапал боссу про нашу заначку, и черепаха прислал ребят одетых под копов. По торчащему из окна фальшивого бобика прикладу томми-гана ясно-понятно, что назревает крупный разговор со стрельбой. Расстреливаю по парням обойму кольта. Пока прячутся за машинами, рву с места в карьер. Карьер не карьер, а какой-то каньон, как назло, на пути подвернулся. Гран, или другой — не знаю, не разбираюсь в этом.
Когда пелена на глазах растворяется, замечаю, что лежу я в каких-то шкурах, в пещере. И рядом некто, во сто шуб одет. Вижу, что некто это индейская дама. Проще говоря — краснокожая.
Говорит, мол, великие боги, как же ты воняешь. Думаю, погоди, доберусь до кольта и запасной обоймы, узнаешь почём фунт лиха, и так далее.
Шаманка говорит, мол племя её разуверилось в путях предков, она для психологического эффекта решила применить на мне магию древних, чтоб сплотить воинов. И верно, глаза к темноте привыкают — стенку подпирают три увальня и кольт у них. Старуха смеётся морщинками в уголках глаз:
— Тише, омбре из Бегаса, какой из тебя герой, ты уже показал. И отрезает для меня моим ножом ещё вяленого мяса.
Тащусь с краснозадыми в горы. Как придумала насмешница — победить врага в своей голове. Мол, говорит, всё существенное происходит в твоей голове. Непонятно только, зачем для этого лезть на верхотуру. Мне б по-привычней — верните кольт и готов побеждать. Пинаю песчаниковые пригорки, бегу вперед, останавливаюсь, бросаю в долину камни. Когда подходят, снова перегоняю. Наконец, выбился из сил, сижу, жду. Красножопый клоун говорит, мол, духи пробуют достучаться до тебя. Забираемся на плоскую площадку, не доходя футов двести до вершины. Видок что надо. Оборачиваюсь к индсменам, а огромный орёл как вцепится в рожу.
Просыпаюсь, над головой белое, округлое. Купол? В яйце я что ли, хе-хе. Я ж не цыплёнок какой, а отчасти бывший бродвейский суфлёр. Ноги скрюченные и шея побаливают. На передних сиденьях проспал всю ночь. Во рту страшно сухо, тело чешется, просоленная кожа саднит. Стоп, а этот сон, это было на самом деле, все эти индейцы, горы, птицы, или только приснилось? Разберусь после, желудок упорно бурчит, требует жертв.
Машина завелась не с первого раза, тихонько выруливаю с песка на шоссе.
Щёлкаю ручкой приёмника — музыки нет. Здесь шипение, тут собачий приют. Вот новости. Русские поднимают голову от сохи? Пора навестить нашего русского.
Гляжу, в ущелье мои индсмены уконтропупили половину людей Резкого, основного черепахиного киллера.
Милтон, орёт, мол, Резкий, тащи свою резкую задницу сюда. Да только тот уже загребает песок со стрелой в горле. Смехотура. Краснокожий с кольтом стреляет, к нему бегут, а другой их из лука шмоляет. И только третьего индейца невидно: в тыл он зашёл, или как-то по-другому воюет, я в этом не разбираюсь.
Страница
2 из 3
2 из 3
