Уроборос

— Вот и всё.

Вздрагиваю. Чувствую, что в комнате есть кто-то помимо меня. Это он сказал?

— Вот и всё.

— нет, это говорю я. Будто кукла, ведомый кем-то безликим. В трепетном ужасе сжимаю рот, для уверенности накрываю ладонью. Виню во всём депрессию. Депрессию и ничего больше.

Обуваю тапочки, шаркаю до ванной. Бросаю кроткий взгляд в зеркало — урод. Ещё и неопрятный. Снимаю ночную рубашку и замираю — предплечье украшает шрам. Змея, поедающая свой же хвост. Контуры въелись, как будто бы он был у меня всегда, следов запекшейся крови нет, как и повреждений кожи вокруг. Откуда?

Не могу вспомнить. Не могу вспомнить совершенно ничего о своей жизни. Не важно.

Одеваюсь, иду на остановку. Сажусь на автобус — зелёный двадцать третий, набитый людьми слово консервная банка сардинами. Даже за проезд платить не надо — кондуктор не доберётся. Проходит час, выхожу, иду к высокому зданию без окон. Приветствую секретаря у входа — та мило улыбается, визгливая тварь. Словами не выразить как я её ненавижу. Улыбаюсь в ответ, прохожу мимо.

Дальше начинаются клетки, настоящие соты пчелиного улья — кладбище мечт и амбиций. Место, где без устали трудятся неудачники и дебилы, прокрастинаторы и великие погребатели собственного потенциала. Нахожу своё место, сажусь. Печатаю на компьютере.

— Антон, здарова! — жирный бугай бурчит сзади. Тяжёлая его рука опускается на моё костлявое плечо, немного просаживает.

— Сходим сегодня, пожрём чё-нибудь, а?

Улыбаюсь широкой улыбкой.

— Нет, Валя, сегодня не получится. Ты уж извини, я жене обещал.

— Ах, жене! — картинно удивляется.

— Лады, жене так жене.

Разворачивается, чтобы выглядело, как будто уходит. Театральным жестом бьёт себя по голове, возвращается.

— Чёрт, совсем из башки вылетело! Ну это, чё хотел сказать, может придёте к нам на ужин? Ну это, парой? Людка меня грызёт, не верит, дура, что ты живой. По пабам не ходишь, гад, батрачишь до последнего… откуда ж ты такой молодчик взялся, спрашивает? Аль вру я ей, говорит, да с девицей синеглазой вместо работы по вечерам зависаю? -усмехается.

— Ну так что, подсобишь коллеге? Готовит Людка просто чума! Да и потом, помни, с меня… — Нет, Валь, извини, не получится. Правда, никак. У нас с женой… это… у нас… — корчу страдальческую мину.

— ребёнок в больнице. Отравление, осложнения, вся вина на мне… она грозится разводом и… — Ох! — прикрывает ладонью рот.

— Извини, брат, не знал!

Как будто раньше меня не видел, оглядывает пристально с головы до ног. Худая фигура, синяки под глазами, взъерошенные волосы, мятая одежда. Слишком удачно подошёл образ — даже играть ничего не надо.

— Ох! -хрипит ещё разок.

— Чёрт меня дери!

Вымученно улыбаюсь.

— Всё в порядке, Валёк, не переживай ты так. Мы… знаешь, я тут недавно прочитал — если люди действительно любят друг друга, быть им вместе и преграда любая покажется им муравьём. Ведь так?

— Так, так! Всё будет, братан, ты держись! — хлопает широченной ладонью по спине, тело моё целиком трясётся в конвульсии.

— Если чё, звони хоть ночью! Я и советом могу подсобить, и крепкое плечо подставлю — ну ты понял!

«Ага, скорее крепкую бутылку».

— думаю, но смиренно улыбаюсь в ответ.

— Ладно, крепись, брат, ещё увидимся! — опять хлопает так, что позвоночник мой ходуном ходит. Мерить свою силу надо, мерить. Хотя откуда у такого дебила как ты чувство меры?

Десять часов. Клетки пусты, гасят свет.

— Серёжа, а ну брысь отсюда! Платить не буду за сверхурочные! — женский визг слышен через весь коридор.

Собираю портфель, выхожу. Иду на остановку. Зелёненький двадцать третий. Свежий воздух. Горячий душ, холодная кровать, сон.

Будильник, время вставать. Ещё один день, новая ложь, ещё одна ночь… единственное, ненавижу, единственное, что нарушает обыденность — зуд на предплечье. Чёртов шрам. Откуда он? Не имею понятия. Наверное, он был у меня всегда, да я его просто не замечал, потому что помню, да, абсолютно отчётливо припоминаю, как бабка давно — ещё в девяностые — говорила о нём. О шраме об этом. Что-то плохое.

Сегодня чуть не вышел остановкой ранее, чтобы купить мазь. Еле сдержался. Зуд с каждым секундой крепчает, но я не позволю этой твари разрушить то, что строил годами — не позволю уничтожить мой распорядок!

Валёк почти меня раскусил. Я совсем забыл байку о ребёнке и начал что-то городить про рак тёщи… да что же со мной не так — я теряю контроль! Не могу сосредоточиться. Зуд с каждым днём усиливается. Шрам, этот чёртов шрам, гореть ему в аду! Утром вскрикнул от радости, не найдя его на предплечье. А зря — ведь он, гнида, сполз до локтя. Он что, живой? Не может быть. Шрамы не звери. Откуда такие мысли? Нужно выпить успокоительного и крепко поспать… а потом ещё и ещё.