Добавить в моё избранное
10 мин, 8 сек 1524
Несколько минут Романов сидел молча, погруженный в воспоминания. Он вспомнил, как строил этот уютный бревенчатый дом, к которому сын Слава приладил второй этаж. Вспомнил, как сажал яблоню, и теперь в тени сидел с внуком. Вспомнил многое, жалея об истекшем времени. Но жизнь неумолима, и, как думал Романов, она переняла отвратительную привычку у Смерти.
Романов многое повидал за свою долгую жизнь. Ощутил кошмарные последствия Октябрьского переворота. Испытал горечь утраты старшего брата, которого однажды вечером увели энкэвэдэшники. Романов прошел по кровавому месиву Второй Мировой, заполучив сувенир на память — чудовищно-большой осколок мины в груди, рядом с сердцем. Когда — никогда, а осколок должен, наконец, добраться до и так уже одряхлевшего «моторчика». Дед испытал на своей шкуре клыки всех страшных перемен, встряхивающих страну на протяжении восьмидесяти лет. Тогда, клыки ломались. Но остался яд, и он, в конце концов, должен, в купе со стальным напоминанием войны в груди, добить деда в ближайшие месяцы. Говорят, запах мертвеца животные чувствуют еще за несколько недель до смерти человека. Так вот, Романов дышал только ртом, боясь задохнуться от гнилостных миазмов и свалиться в яму раньше времени.
Сережа украдкой потирал распухшую скулу. Дед сидел молча и смотрел в пустоту. Мальчик то прислушивался к далеким крикам соседских ребят, с которыми недавно играл в войнушку; то вдыхал прохладный воздух сада, пахнущий не созревшими яблоками; то рассматривал не по годам молодцеватое лицо деда, редкие, но глубокие морщины, рассекающие лоб и щеки. Дед сидел все так же молча, не шевелясь, будто видел что-то очень важное там, в пустоте.
Александр Александрович хотел сказать внуку нечто жизненно важное. Что?
Тень яблони лежала на стене дома размашистой кляксой. Дед смотрел в глубь тени, ища то, что хотел открыть внуку. Что он хотел сказать?
Помнил только обрывки.
Утро началось для Романова ровно в шесть часов (все равно на протяжении пятнадцати лет, ни разу не одержал победы над бессонницей). Дед, жмурясь на ослепительный свет, вышел на крыльцо. Отлакированные миллионом прикосновений деревянные перила все еще хранили прохладу ночи. Но утреннее солнце уже начинало припекать, что, в общем-то, не сулило ничего хорошего. На солнце, особенно палящем, у Романова начинала адски болеть голова. Он решил, что, как только немного приберется в доме (помоет старые деревянные полы, давно не пахнущие сосной, и вычистит золу из печи), оставшуюся часть дня пролежит на тонком фланелевом одеяльце под любимой яблоней. Ему удалось выполнить часть намеченного, то есть убраться в доме.
Сережка вставал на час позже деда. Его не мучила бессонница. Просто в таком возрасте мальчишке кажется, что если проспит хоть на пять минут больше, то пропустит событие, по значимости сравнимое лишь с Апокалипсисом. Как только Романов закончил уборку, на улице рядом с заросшим лопухами остовом грузовика разразилась драка. Внука били двое рослых «друзей», старше Сережки на два или три года. При виде выходящего из дома Александра Александровича, еще наводящего страх на местную детвору исполинским ростом, хулиганы разбежались и попрятались в самые укромные уголки деревни. Деревня Лежбище всегда могла похвастаться многочисленностью дворов, так что укромных мальчишеских уголков в ней — хоть отбавляй. Боевыми ранами Сережки оказались содранная костяшка на правой кулаке и распухающая скула. Дед поначалу решил смочить тряпку ледяной колодезной водой (колодец, этот пережиток прошлого, радующий глаз горожанина, остался единственным на всей деревне), чтобы снять воспаление, но потом передумал. Одним из пунктов его метода воспитания гласил: «Только долго заживающие раны могут напоминать о твоих ошибках». Внук стоял перед Романовым и старался не заплакать. Скорее всего, от обиды, чем от боли. Мальчик постоянно, кроме летних месяцев, жил в городе с отцом. А городские мальчишки хоть и более подлые, но все-таки сдержаннее в столь варварских проявлениях эмоций. Друзья избили Сережку всего лишь за нарушение правил игры: после выстрела паренек во время не упал на землю, а потом еще и заявил, что «убийца» просто-напросто промахнулся.
Дед подумал об умершей жене, которая тряслась над внуком, словно скряга — над горстью монет. Жена приходила к Романову каждую ночь. Тенью стояла у кровати и неодобрительно покачивала головой. Дед вспомнил свое обещание, данное умирающей Варварке. Она не могла спокойно спуститься к Сатане, пока не была абсолютно уверенной, что внук оказался в надежных руках. Прежде чем скрючиться в объятиях пожирающего рака, методично напомнила о каждом элементе воспитание внука, расписанного, насколько понимал Романов, на ближайшие пятьдесят лет.
Не позволяй ему водиться с девчонками — они научат только плохому. Не разрешай пить воду из колодца — можно подхватить дизентерию. Пусть моет руки перед едой. Не разрешай растапливать печку.
Романов многое повидал за свою долгую жизнь. Ощутил кошмарные последствия Октябрьского переворота. Испытал горечь утраты старшего брата, которого однажды вечером увели энкэвэдэшники. Романов прошел по кровавому месиву Второй Мировой, заполучив сувенир на память — чудовищно-большой осколок мины в груди, рядом с сердцем. Когда — никогда, а осколок должен, наконец, добраться до и так уже одряхлевшего «моторчика». Дед испытал на своей шкуре клыки всех страшных перемен, встряхивающих страну на протяжении восьмидесяти лет. Тогда, клыки ломались. Но остался яд, и он, в конце концов, должен, в купе со стальным напоминанием войны в груди, добить деда в ближайшие месяцы. Говорят, запах мертвеца животные чувствуют еще за несколько недель до смерти человека. Так вот, Романов дышал только ртом, боясь задохнуться от гнилостных миазмов и свалиться в яму раньше времени.
Сережа украдкой потирал распухшую скулу. Дед сидел молча и смотрел в пустоту. Мальчик то прислушивался к далеким крикам соседских ребят, с которыми недавно играл в войнушку; то вдыхал прохладный воздух сада, пахнущий не созревшими яблоками; то рассматривал не по годам молодцеватое лицо деда, редкие, но глубокие морщины, рассекающие лоб и щеки. Дед сидел все так же молча, не шевелясь, будто видел что-то очень важное там, в пустоте.
Александр Александрович хотел сказать внуку нечто жизненно важное. Что?
Тень яблони лежала на стене дома размашистой кляксой. Дед смотрел в глубь тени, ища то, что хотел открыть внуку. Что он хотел сказать?
Помнил только обрывки.
Утро началось для Романова ровно в шесть часов (все равно на протяжении пятнадцати лет, ни разу не одержал победы над бессонницей). Дед, жмурясь на ослепительный свет, вышел на крыльцо. Отлакированные миллионом прикосновений деревянные перила все еще хранили прохладу ночи. Но утреннее солнце уже начинало припекать, что, в общем-то, не сулило ничего хорошего. На солнце, особенно палящем, у Романова начинала адски болеть голова. Он решил, что, как только немного приберется в доме (помоет старые деревянные полы, давно не пахнущие сосной, и вычистит золу из печи), оставшуюся часть дня пролежит на тонком фланелевом одеяльце под любимой яблоней. Ему удалось выполнить часть намеченного, то есть убраться в доме.
Сережка вставал на час позже деда. Его не мучила бессонница. Просто в таком возрасте мальчишке кажется, что если проспит хоть на пять минут больше, то пропустит событие, по значимости сравнимое лишь с Апокалипсисом. Как только Романов закончил уборку, на улице рядом с заросшим лопухами остовом грузовика разразилась драка. Внука били двое рослых «друзей», старше Сережки на два или три года. При виде выходящего из дома Александра Александровича, еще наводящего страх на местную детвору исполинским ростом, хулиганы разбежались и попрятались в самые укромные уголки деревни. Деревня Лежбище всегда могла похвастаться многочисленностью дворов, так что укромных мальчишеских уголков в ней — хоть отбавляй. Боевыми ранами Сережки оказались содранная костяшка на правой кулаке и распухающая скула. Дед поначалу решил смочить тряпку ледяной колодезной водой (колодец, этот пережиток прошлого, радующий глаз горожанина, остался единственным на всей деревне), чтобы снять воспаление, но потом передумал. Одним из пунктов его метода воспитания гласил: «Только долго заживающие раны могут напоминать о твоих ошибках». Внук стоял перед Романовым и старался не заплакать. Скорее всего, от обиды, чем от боли. Мальчик постоянно, кроме летних месяцев, жил в городе с отцом. А городские мальчишки хоть и более подлые, но все-таки сдержаннее в столь варварских проявлениях эмоций. Друзья избили Сережку всего лишь за нарушение правил игры: после выстрела паренек во время не упал на землю, а потом еще и заявил, что «убийца» просто-напросто промахнулся.
Дед подумал об умершей жене, которая тряслась над внуком, словно скряга — над горстью монет. Жена приходила к Романову каждую ночь. Тенью стояла у кровати и неодобрительно покачивала головой. Дед вспомнил свое обещание, данное умирающей Варварке. Она не могла спокойно спуститься к Сатане, пока не была абсолютно уверенной, что внук оказался в надежных руках. Прежде чем скрючиться в объятиях пожирающего рака, методично напомнила о каждом элементе воспитание внука, расписанного, насколько понимал Романов, на ближайшие пятьдесят лет.
Не позволяй ему водиться с девчонками — они научат только плохому. Не разрешай пить воду из колодца — можно подхватить дизентерию. Пусть моет руки перед едой. Не разрешай растапливать печку.
Страница
2 из 4
2 из 4
