Добавить в моё избранное
7 мин, 40 сек 17415
Теперь любой ученый скажет тебе, что это ненаучно, а в былые времена некоторые называли его богом. Может, они лишь те, кто отказался от всяких мыслимых границ мирозданья и забыл, что есть жизнь и смерть. Прошлое, настоящее, будущее — для каждого из них привычные понятия сливаются в одну бесконечную киноленту.
— А что если один из них сорвется вниз? Ну, с ветров. Что там, в конце? — рыжий хмурит тонкие брови.
— Конец — понятие условное, выдуманное людьми, чтобы ограничить Вселенную, как ограничило их собственное сознание. Какой жалкий придаток сенсорного опыта и чувств! Вне миров — лишь бездна, бесконечная, темная, неизведанная. Знаешь, однажды один из Странников все же, осмелев, ослабил хватку, поскакал, бросив поводья, навстречу далеким ветрам из Высших Измерений, но тут же сорвался вниз. Давно это было, почти тысячелетие тому назад. Вот и избавление от человеческой кары, от бремени жизни. Бесконечное падение в безвременном пространстве, наполненном нитями пустоты, что неподвластны и самим Темным Князьям, и вашему Богу.
— Пустоты? — спрашивает юноша тихо, боясь пошевелиться. Он никогда не назвал бы своего деда 'старым маразматиком', хотя тот не упускал возможности пошутить по этому поводу. Наверное, даже странно, но мальчишка с детства верил в каждое сказанное им слово.
Комната кружится, а портреты предков укоризненно глядят на него, неразумного. Он и сам теряет счет часам и минутам, подчиняясь сумрачному безмолвию старого дома. Кружится, кружится комната, а господин Фель все еще пристально смотрит в его большие, словно матовые глаза, обрамленные пушистыми ресницами.
— Думай о тишине как об отсутствии звука. Место, у которого нет ни конца, ни начала. Место, где не существует границ измерений, где объем и форма ничего не значат. Сумасшедший художник сказал бы — она живая, бесконечная Бездна, она пульсирует изнутри, словно по ее холодным чёрным венам течет ледяная кровь. Капает на голову Странника, капают с потолка его спутанные мысли, растекаются воспоминания по мерцающему листу информации на самом краю Вселенной, сливаются воедино сумасшедшие образы потерянного в складках материи существа. Он — часть вечности и бесконечное небытие, он — начало и конец, ноль и единица. Заполнить собой Бездну и не существовать в ней. Он летел вниз, прорезая пространство. Летел, разрывая паутины орбиталей и задевая звезды. Летел куда-то прочь, сквозь космические пустыни и пульсары, звездные скопления и гравитационные поля Черных дыр. Место, где пространство лишено своего верного спутника — времени. Когда-то он искал свободы и истины, а находил бреши между мирами. Он искал абсолюта — и обнару жил его здесь. Абсолютна лишь пустота. Он летит в никуда.
— В никуда… — как завороженный повторяет мальчик, разглядывая свои пальцы. Сейчас дедушка казался ему страшнее всякого ночного кошмара, а его сказки отчего-то такими реальными, что ноги сводило судорогой. Часто рассказы господина Феля могли поспорить с фантазиями братьев Гримм и извращенными апокрифическими вариантами Евангелие, где Богоматерь становилась воплощением суженой Иисуса, но сейчас он впервые хотел бежать со всех ног. Теплые глаза пожилого мужчины гипнотизировали. 'Дедушка' говорил о чем-то страшном, непостижимом, что было куда больше и масштабнее всего, что до этого знал юноша.
— Ты просто повторишь мои слова, даже не попытавшись понять? — дедушка смотрит укоризненно — Вот так принимая готовый ответ, ты совсем разучишься думать самостоятельно, знал об этом? Согласись, звучит глупо: 'В никуда'. Человеческий разум! Какая безделица. Тебе никогда не хотелось рассуждать, что, может, и Бездна имеет вязкое дно, залитое каплями ее собственной крови, что однажды закончится бесконечная пытка обреченного на вечное падение, что это дно примет его в свои объятия, заживо похоронив в торфяном болоте небытия?
— Разве там, на дне Бездны, ему не будет одиноко, дедушка? — хрипло спрашивает молодой человек, еще шире раскрыв глаза цвета речной воды.
Мужчина замолчал на несколько минут, медленно повернулся к портрету, что висел у него за спиной. К его собственному портрету, выполненному в стиле гиперреализма — нового течения в искусстве, до изобретения которого теперь оставалось всего каких-то несколько десятилетий. Полотно казалось чужим в мрачном особняке, наполненном произведениями искусства прошлых веков. Любимый внук, как всегда невнимательный, и не подумал спросить, что же это за чудо и откуда оно появилось здесь.
— Он так любил этот мир, я точно знаю, — Самаэль, вновь улыбается наследнику, а в его кошачьих глазах плескается плавленое золото, — может, наконец, найдется тот, кто бросит 'шарик' к его ногам?
Юноша остался сидеть на полу. 'Неужели все — действительно лишь сказки? Разве было в этом доме место чему-то еще', — размышлял он. За окном бушевала гроза. 'Вскоре он займет мое место', — блаженно подумал князь пространства и времени, запуская пальцы в густые волосы внука.
— А что если один из них сорвется вниз? Ну, с ветров. Что там, в конце? — рыжий хмурит тонкие брови.
— Конец — понятие условное, выдуманное людьми, чтобы ограничить Вселенную, как ограничило их собственное сознание. Какой жалкий придаток сенсорного опыта и чувств! Вне миров — лишь бездна, бесконечная, темная, неизведанная. Знаешь, однажды один из Странников все же, осмелев, ослабил хватку, поскакал, бросив поводья, навстречу далеким ветрам из Высших Измерений, но тут же сорвался вниз. Давно это было, почти тысячелетие тому назад. Вот и избавление от человеческой кары, от бремени жизни. Бесконечное падение в безвременном пространстве, наполненном нитями пустоты, что неподвластны и самим Темным Князьям, и вашему Богу.
— Пустоты? — спрашивает юноша тихо, боясь пошевелиться. Он никогда не назвал бы своего деда 'старым маразматиком', хотя тот не упускал возможности пошутить по этому поводу. Наверное, даже странно, но мальчишка с детства верил в каждое сказанное им слово.
Комната кружится, а портреты предков укоризненно глядят на него, неразумного. Он и сам теряет счет часам и минутам, подчиняясь сумрачному безмолвию старого дома. Кружится, кружится комната, а господин Фель все еще пристально смотрит в его большие, словно матовые глаза, обрамленные пушистыми ресницами.
— Думай о тишине как об отсутствии звука. Место, у которого нет ни конца, ни начала. Место, где не существует границ измерений, где объем и форма ничего не значат. Сумасшедший художник сказал бы — она живая, бесконечная Бездна, она пульсирует изнутри, словно по ее холодным чёрным венам течет ледяная кровь. Капает на голову Странника, капают с потолка его спутанные мысли, растекаются воспоминания по мерцающему листу информации на самом краю Вселенной, сливаются воедино сумасшедшие образы потерянного в складках материи существа. Он — часть вечности и бесконечное небытие, он — начало и конец, ноль и единица. Заполнить собой Бездну и не существовать в ней. Он летел вниз, прорезая пространство. Летел, разрывая паутины орбиталей и задевая звезды. Летел куда-то прочь, сквозь космические пустыни и пульсары, звездные скопления и гравитационные поля Черных дыр. Место, где пространство лишено своего верного спутника — времени. Когда-то он искал свободы и истины, а находил бреши между мирами. Он искал абсолюта — и обнару жил его здесь. Абсолютна лишь пустота. Он летит в никуда.
— В никуда… — как завороженный повторяет мальчик, разглядывая свои пальцы. Сейчас дедушка казался ему страшнее всякого ночного кошмара, а его сказки отчего-то такими реальными, что ноги сводило судорогой. Часто рассказы господина Феля могли поспорить с фантазиями братьев Гримм и извращенными апокрифическими вариантами Евангелие, где Богоматерь становилась воплощением суженой Иисуса, но сейчас он впервые хотел бежать со всех ног. Теплые глаза пожилого мужчины гипнотизировали. 'Дедушка' говорил о чем-то страшном, непостижимом, что было куда больше и масштабнее всего, что до этого знал юноша.
— Ты просто повторишь мои слова, даже не попытавшись понять? — дедушка смотрит укоризненно — Вот так принимая готовый ответ, ты совсем разучишься думать самостоятельно, знал об этом? Согласись, звучит глупо: 'В никуда'. Человеческий разум! Какая безделица. Тебе никогда не хотелось рассуждать, что, может, и Бездна имеет вязкое дно, залитое каплями ее собственной крови, что однажды закончится бесконечная пытка обреченного на вечное падение, что это дно примет его в свои объятия, заживо похоронив в торфяном болоте небытия?
— Разве там, на дне Бездны, ему не будет одиноко, дедушка? — хрипло спрашивает молодой человек, еще шире раскрыв глаза цвета речной воды.
Мужчина замолчал на несколько минут, медленно повернулся к портрету, что висел у него за спиной. К его собственному портрету, выполненному в стиле гиперреализма — нового течения в искусстве, до изобретения которого теперь оставалось всего каких-то несколько десятилетий. Полотно казалось чужим в мрачном особняке, наполненном произведениями искусства прошлых веков. Любимый внук, как всегда невнимательный, и не подумал спросить, что же это за чудо и откуда оно появилось здесь.
— Он так любил этот мир, я точно знаю, — Самаэль, вновь улыбается наследнику, а в его кошачьих глазах плескается плавленое золото, — может, наконец, найдется тот, кто бросит 'шарик' к его ногам?
Юноша остался сидеть на полу. 'Неужели все — действительно лишь сказки? Разве было в этом доме место чему-то еще', — размышлял он. За окном бушевала гроза. 'Вскоре он займет мое место', — блаженно подумал князь пространства и времени, запуская пальцы в густые волосы внука.
Страница
2 из 3
2 из 3
