Фотик

Итак, у меня есть глаза, которые никогда не врут. Родители дали гарантию качества, потому что у них были такие же. «Посмотри мне в глаза», — говорила мама, когда я пытался обвести её вокруг пальца. Я смотрел — и правдивые глаза выдавали меня с потрохами.

Голова у меня также в порядке — проверено школой и институтом, врачами и начальством. Варит она отлично, жарит во всю прыть и печется об окружающих. «У тебя голова на плечах есть, — печально говорит мой шеф, будто у него её нету, — поэтому выручай. Мне некого больше послать». И посылает не только на все четыре стороны, но и в самый ад — мне после жарки привычно.

А ещё у меня есть фотоаппарат, довольно хороший цифровик, который достался мне на шару. Сел я раз на скамейку в парке, а он рядом лежит. С тех пор мы неразлучны — владелец не объявился ни в тот субботний вечер, ни после, а по имеющимся снимкам вычислить его не представлялось возможным.

В тот же день я наклацал вдоволь девчачьих коленок и высоких каблуков, желтых листьев и фасадов ветхих зданий. Наутро я любовался фототрофеями на компьютере — желтизна деревьев и стройность ножек кружила голову, а каблуки и здания поражали высотой.

«У меня, конечно, талант, — подумал я, — но и фотик просто адский».

Я щелкал ежедневно, наматывал километры по городскому долгострою, трущобам и подворотням, облагораживая их, превращая в готические замки, средневековые укрепления и лабиринты. Ничтожные попрошайки на моих фотоснимках выглядели лихими пиратами, а в облике новых и старых хозяев жизни читалось нечто рыцарское и аристократическое.

Её я повстречал в суши-баре — лениво хлебая суп из морепродуктов, она сидела напротив. В ожидании ролла с лакедрой, я пощипывал её правдивым скучным взглядом. Она была сама серость. Дорогая одежда и украшения ничуть не красили её, тени и недоеденная помада явно предназначались для более выразительного лица.

От нечего делать я сфотографировал её на фоне официантки с подносом и подпиравшего стену безоружного самурая. Она уронила ложку, приоткрыла узкогубый рот, но не решилась выпустить слова на волю, ограничившись унылой улыбкой.

Представьте, каково было мое удивление, когда на следующий день я увидел снимок стильной девицы с вызывающе томным взглядом и необычными чертами, каждая из которых играла важную роль в лицевой пьесе. Правильно наложенная косметика, цвет румян и помады, тени, визуально увеличивавшие разрез глаз. А ещё разрез платья, из которого дразнилась припорошенная золотом грудь.

Она не была красивой, нет, но это изображение крайне диссонировало с увиденным вчера. Серая мышь стала мышью высокого полета, в которую я, кажется, влюбился.

Я слишком доверял своим глазам и дружил с собственным рассудком, чтобы бросаться на поиски этой девушки. Наверняка в реальности ей по-прежнему недоставало изюма, как и всем тем, кто попадал в мой кадр. Лишь благодаря странному фотоаппарату — а вовсе не моему мастерству — люди выглядели лучше, преображались строения, места и предметы.

Из трясины раздумий меня вытащил дядя Бибик. Вместо того чтобы позвонить, он загрохотал конечностями в дверь.

— Родной, выручай! — крикнул он.

— Ты меня отлично сфоткал, офис до сих пор на ушах. Теперь нужно помочь этому человеку. Он будущая звезда.

С дядей Бибиком произошла аналогичная история: на фотографиях он вышел куда лучше, чем в жизни. Необъяснимым образом его профиль стал величественнее, щеки — более румяными, и даже на лысеющей голове прибавилось волос. Сейчас же он выглядел хуже не придумаешь — лысина забралась на самую макушку, лицо осунулось, а под глазами завелись синяки.

— Мне для портфолио, — сказал будущая звезда, стягивая футболку.

Дряблая кожа стянула его куриную грудь, сутулость и жирные бока ничуть не украшали молодого человека.

Я так и не понял, какой сферы или какого неба он звезда, но спросить поленился. А потом вообще забыл. На экране постпросмотра были фотографии Аполлона, в то время как парень стал ещё более жалок, постарел и ссутулился.

— Ну ты даешь, племяш! — гаркнул мне в ухо дядя Бибик.

— Волшебник, мля!

Звезда ушел подурневшим, но довольным, а я вновь посмотрел на фото красавицы из суши-бара. Если фотик забирает частицу красоты, то она стала ещё хуже, следовательно, не о какой любви не может быть и речи.

В дверь позвонили. Это были соседи Лупандины, детей которых я снимал на прошлой неделе.

— Между прочим, — злобно сказала мамаша, — после ваших фотографий мы все болеем.

Она вытолкнула вперед двух девочек, на которых было страшно смотреть — их лица были сплошь в струпьях, а ручки скрючились как корни. Я отшатнулся в ужасе, и честные глаза выдали мою вину.

— А вот я тебе голову откручу, — сказал папаша Лупандин, показывая руки, которыми будет проводиться операция.

— Мне очень жаль, — мои слова продрались через ком в горле, — но вы ошибаетесь.