Дороти

Сам внешний цветущий вид хозяйки, ночи, которые мы проводили с ней, никак не вязались с навязываемым нам представлением о ее возрасте.

— Прощай друг, — сказал мне на прощанье Геннадий, он выходил последним, — утешь старушку… Дороти в одно мгновенье оказалась рядом и влепила ему пощечину.

Так шестидесятилетние женщины не бегают. Что-то здесь было не то.

— А как тебя звали раньше? — спросил я. Мне надо было о многом подумать, и этот вопрос помогал мне в этом.

— Зиной, — ответила Дороти, — да, меня звали Зиночкой! Подумать только, я Зинаида Альбертовна!

— Но зачем мама это сделала?

— Я могу только догадываться. Но, время, Игорь. Ты не раздумал лечь в кровать к старушке?

— Мне всегда было с тобой удивительно хорошо, — искренне сказал я, — но здесь что-то не то.

— Тайна… Она делает нас азартными, она будоражит наши мысли, обостряет чувство поиска… Свет погас.

— Наверное, наш союз шести распался, — сказал я.

— Скажи, что это так.

Но Дороти ничего не ответила.

Дорогу в ванную я нашел сразу. Это было семь шагов, из них три до двери, прямо, и налево — четыре.

Под душем мне пришла мысль, что Дороти нас разыграла. Она рассказала сказку, она выглядела на тридцать, а если говорить о том, каким было ее тело в объятиях, то мысль была о двадцати годах. Упругая девичья грудь, крутые бедра, темперамент… Нет, нет, Дороти все насочиняла! Но зачем? Вероятно, я был прав, сказав, что наш союз распался, и отныне я стал постояльцем этой кровати.

Мои губы стали насвистывать какую-то веселую мелодию. Вытираясь полотенцем у зеркала, я посмотрел на себя. Прекрасный вид! Мускулистое тело, ясный взгляд, темные волосы… Полотенце упало. Я нагнулся, а когда поднял его и снова взглянул в зеркало, то оказался под таким углом, что увидел себя в противоположном зеркальце. В этой череде зеркал стояло множество мужчин, и самый дальний из них был старик. Какая-то тревога закралась в моем сердце. Я никак не мог вспомнить, где встретил остальных четверых, как мы оказались все вместе здесь. Мы выходили из квартиры Дороти и… Я еще ни разу не ездил в такси!

Нет, не могу вспомнить, куда я затем шел!

Странные мысли. Я никогда ни о чем не думал, оказываясь здесь. Почему сегодня так все складывается, что я начинаю думать о логике своего существования?

Но вот взгляд мой упал на рюмку с коньяком. Я опрокинул ее, закурил сигару, и все встало на свои места.

Выйдя из ванной, предварительно потушив свет, я заметил мерцание фосфора и пошел за ним вслед. Оно привело меня в спальню. Мерцание оказалось на кровати, затем платье сделало дугу — хозяйка швырнула его великолепным мощным броском, в котором ощущалось нетерпение, и я устремился к той, которая давала незабываемые ощущения. Наши тела сплелись, наши губы сомкнулись, и влажный теплый язык женщины проник в мой рот, возбуждая нёбо своим острым концом, выплясывая на нем немыслимый эротический танец.

Мы долго ласкали друг друга, доводя каждое прикосновение до неимоверной истомы. Дороти умела так заводить, что становилось кощунственным сразу же проникать в нее. Этому было свое время и оно, наконец, приходило, превращая меня в неистовый автомат, который ускорял свои движения до невозможной для человека частоты. Но это было, и оно достигало апогея, после которого тьма, окружающая нас, становилась в тысячу раз темней.

Яркий свет, ярчайший свет!

И тотчас же темнота, в которой я почувствовал себя замурованным навечно.

Группа людей открыла скрипучую дверь семейного склепа.

— Ох, как здесь душно! — воскликнула Жанна Евгеньевна. Она возглавила комиссию по осмотру кладбища. Это был последний склеп, после которого кладбище можно будет сносить.

— Отойдите от двери, я что то вижу! Господи, здесь нарушенное захоронение и целых шесть скелетов! Они лежат вразброс, но двое, явно мужской и женский так плотно прижаты друг к другу, словно Сиамские близнецы! Кто мог проникнуть и потревожить этих людей? Впрочем, явно, что ухода за этим склепом нет. Подпишем протокол и пустим все под бульдозер! Живым надо жить на этом месте!