Последний басовый этюд

Это я и могу себе позволить себе считать счастьем… Или это оно и есть? Проклятый грейганн… Он это умеет… Я, не прекращая игры скосился на на Янсена, приплясывавшего у своей стойки в обнимку с гитарой. Да, признаю. Этот клоун в серой и косматой шкуре умел зачаровывать. Заставлял переживать всё то, что, казалось давным-давно похоронено где-то внутри. За давностью лет. И чувствовать — чувствовать всё, что есть в этой музыке… Боль. Очень много боли — и отчаяние, и страх, и жгучую страсть — неудержную, неуемную, — и любовь, нежную, мягкую, и презрение, и все эти душераздирающие, за версту кровоточащие эмоции. Жертва недобитая. Слава Основателю, вот стоит — и хоть хвостом не виляет… И так счастье было написано на его небритой морде… И, черт бы его побрал, этим вот своим счастьем он заряжал не только публику, сейчас проживающую все песни с ним, не только нашу жизнерадостную кадаверциан, не только Джея, хотя, впрочем ему эти эмоции были ближе всего, не только нашего Анри Вьесчи, который, в отличие от Гарса вообще обычно спокоен аки статуя, но и меня — меня! Сэма Тхорнисха! Трель гитары Мирелы, ответ Криса слайдером по грифу. И я. Слэп? Ха, мы и не такое можем! Они веселятся… И меня заставляют. И я не могу с этим ничего поделать… Чертов, чертов волк! Я оскалился в сторону зрителей — вроде бы они обычно воспринимают это за улыбку? Ну, что ж, пускай… Бас. Мой бас. Я ведь не должен был этого делать — так привязываться к музыке. Но я не смог устоять. Нет, когда я просто занимался гитарой, это было ещё излечимо. Когда я нарабатывал опыт, учился всем этим финтам — излечимо! Но… когда появился этот оборотень, и со свойственным ему обаянием — и искусством убеждать! — сманил меня сюда, в группу… Тогда на мне уже можно было поставить крест. Жирный. Черный. Потому что после этого я от музыки отстать не смогу. Бас… Он всегда слушался меня — и сейчас, даже без вчерашней проклятой репетиции. Кто-то когда-то сказал, что на басу играют лишь гитаристы-неудачники. Ха! Пусть этот кто-то попробует сказать это в лицо мне. Ну же? Где ты, а? Нет, не можешь? Страшно? Или аргументов не хвататет?

То-то же… Вон, даже ухмыляющаяся рожа — Крис, — Вам скажет. Он вообще твердит: «Наш Сэмми — гениальный. Такого басиста никто никогда больше не найдет — он единственный в своем роде!» Ну или, в общем, что-то в этом стиле. Да и почти все кроме Нахттотеринн и Вайнека это знают. Почему кроме? А потому что жить хочется — и мне, и этим, остальным. Так как если они узнают, то либо покатится моя голова, либо я получу втык — и полетят головы сдавших меня тварей. Тем более, что после одного из концертов не в меру счастливый наш вриколакос, ещё не вполне отошедший от пьянящего восторга, поклялся в случае чего отомстить. Пока этого никто не слышал. Из наших. Не то бы, наверно, одернули б его ото всяких там клятв… Впрочем, они за меня готовы всех порвать. Как… черт, я себе в этом признался? Как и я — за них. Даже за клоуна-Янсена… Я вновь окинул зал долгим взглядом. За несколько минут я уже насчитал больше дюжины знакомых мне лиц. О, даже один из моих? Щенок… Щенок? Тьфу ты, черт… Понабирался я от Янсена… Осторожней, осторожней нужно быть со словами-то… А мы вдруг как-то неожиданно подобрались к третьей песне… Нет, я всегда знал, наш фронтмен — мазохист. Ну, видно же, видно же, что эта песня причиняет ему практически физическую боль! Невооруженным глазом видно! А он повторяет её, снова и снова. Несчастный идиот. Мазохист. Да и жить-то он, похоже, без этой боли не может… Наркоман. Впрочем, я не понимаю и почему он так мучается после смерти этой своей Арин. Ну, подумаешь. Всё в жизни бывает… И чтоб из-за какой-то женщины? Да ну, вообще, стыдно. Хотя, это его дела и проблемы. Но со стороны это смотрится… А, черт. Зато музыка хороша… — Life seems too small when Death takes it's tall… Нет, конечно. Жизнь мала, я признаю. Даже для киндрэт. Вот ведь как оно бывает — раз, и всё. И забудут же, почти сразу… Впрочем, да, жизнь мала в особенности, когда эти вот киндрэт недооценивают Золотых Ос. Я усмехнулся. На краю сцены Янсен уже стоял на коленях. Выкрикивая слова. Да, да! Его боль — его проблемы! Но, чертов оборотень… Я же тоже — тоже, также! — чувствую эту боль. Муку. Страдание. Тоску. Тварь, тварь, тварь! И об этом, когда ты позвал меня сюда играть, речи не было! И… и как ты это делаешь, волк?… … А желание курить вновь напомнило о себе. Как раз перед концом основного сета. Ничего, у меня как раз будет время на пару затяжек. Все прекрасно, не так ли? Я вновь оскалился в зал. На этот раз, наверно, получилось более похоже на улыбку. Вот и отлично. Янсен объявил последнюю песню. Черт, а я бы и ещё поиграл… Честно… Тьфу ты. Всё, на перерыв. Курить. Да? Выйдя из зала наш оборотень, сияя улыбкой, уселся у стены. Я развернулся и сделал шаг в сторону лестницы.

— Эй, тхорнисх, ты куда? Ты знаешь, что за тобой следят?— Курить. Нет, не знал, спасибо, — буркнул через плечо я, уже почти взмывая вверх, мысленно удивляяся оказанной мне чести.