Добавить в моё избранное
6 мин, 49 сек 14392
Женщины сонно слонялись по рынку. Со стороны побережья на горизонте виднелась группа возвращающихся с добычей рыбаков.
Совет, как обычно, начался уже в сумерках. В кровавом свете факелов Лобная площадь вызывала тягостные ассоциации с каннибальской вакханалией. Сосредоточенные же лица, пялящиеся на него отовсюду горящие глаза аборигенов заставляли гипотетических холодных мурашек снова и снова проделывать свой хорошо знакомый путь вдоль позвоночника.
— Я пришел издалека, — банально начал Арвелл Кошколов, чувствуя весь идиотизм произнесенной только что фразы.
— Я пришел из Ниоткуда… По дороге в Никуда… Черт, как глупо получается!
При упоминании о зловещей дороге в Никуда, собрание испуганно зашепталось. Где-то там, в Нигде находился ужасный замок Морр — уничтоженный до основания оплот мирового зла, зловещая обитель злого колдуна Вальпугрия. Во время гибели предыдущей эпохи, в ту смертоносную ночь, когда маги Земли Обитованной в необъяснимом амоке испепеляли все и вся убийственными заклинаниями — проклятой стороне досталась основная мощь februum. Ходили даже слухи, что если Родопию первый удар просто обратил во прах, а ее некогда плодородные пастбища запек в сплошной остекленевший ком — то в Нигде неконтролируемый выброс магической ненависти буквально пробил брешь между мирами… — Мой путь лежал через мертвые земли. Черный песок и оплавившиеся валуны, на сколько хватало глаз. Безжалостное пышущее жаром светило — я проклинал его весь день, моля о скорейшем закате. На закате же с последним кровавым лучом испепеляющий зной обращался арктической стужей, от которой лопались камни, а на коже моей хрустел пепельного цвета иней. Не представляю, как мне удалось выжить, но через, кажется, — тысячу лет, на последнем, полном горячечных видений, издыхании я таки выбрался к окаменевшему мертвому лесу. Да, это были останки леса, известного вам, как Бухенвальдский. Чудовищный жар, как это ни удивительно, не испепелил его, а обратил в камень — кокс, если быть точным. Каменноугольный лес даровал мне спасенье от беспощадного пекла. Да и ночные морозы среди черных стволов поубавили свою убийственную лють. А, выйдя к развалинам Большого Бухенвальда, мне посчастливилось даже раздобыть немного еды… Еще через некоторое время я вышел к опушке, и моему усталому от беспросветной тьмы взору предстала безмолвная картина погибшей цивилизации: застывшие в последнем крике сельхоз. угодья Нижнего Бубликса. Остовы телег, тракторов; позеленевшие кости бублийцев и их животных… О, я видел ужасные вещи! Некоторые из мертвецов — напротив мумифицировались и застыли замшелыми изваяниями там, где настигла их безжалостная смертоносная длань. На козлах почти рассыпавшейся в труху кареты восседала такая мумия, а ветер теребил зажатые в синюшных руках обрывки вожжей.
Я не помню, как миновал мертвые города Бубликса, как перебрался через ядовитую черную реку. На свалке, каким-то чудом почти уцелевшей, я, наконец, впервые встретил живое существо — осклизлую крысу-мутанта; гнилостно-розовое чудище с кольчатым телом, перетекающим в толстый раздвоенный хвост; без лап, но с огромными коричневыми клыками. Я забил ее куском ржавой арматурины и жрал, жрал ее скользкое дряблое мясо, пока меня на начало рвать ее мерзкой зловонной плотью и скисшим гноем с желчью… Сия отвратительная трапеза помогла мне протянуть еще пару дней. Я дополз до границ Моргулия. Незадолго до этого там прошел радиоактивный дождь, оставивший после себя маслянистые бурые лужи, так что я утолил пожиравшую изнутри жажду. Кроме того — начали попадаться скудные клочья, будто стальной, травы. Она лопалась на зубах, как стекло, крошилась, впивалась в небо, в язык, кромсала десны… но это была еда… А потом мои внутренности словно пронзило раскаленными спицами — я орал и метался в бреду несколько дней, пока, обессилев, не примирился принять избавление от правительницы здешних мест — безжалостной старухи, чье имя Смерть… А на следующий день меня отыскал глубокоуважаемый Стилиус и спас в самый последний момент… Долгую минуту слушатели безмолвствовали, загипнотизированные в камень гнетущим рассказом. Потом со своего места поднялся преподобный Гапон, вознес длани горе, воскликнул:
— Возрадуемся же, дети мои! Вознесем молитву Тетраграммафону, умершему богу мертвого мира! — Все, как один, сбросили с себя одежды, вскинули руки и распростерли маленькими пригретыми на груди солнышками все шесть членистых когтистых лапок.
Арвелл Кошколов остался стоять, окаменевшим изваянием, в ужасе уставившись на синхронно вздымающиеся полосатые брюшки, на шевелящиеся ножки гигантских насекомых; когда же священник расправил за спиной блестящие чешуйчатые крылья — неожиданно пронзительно завизжал и бросился на утек. Тогда мы все поняли и набросились на него… Пожалуй, это была единственная за всю историю Конца встреча blatellantropus sapiens с ископаемым человеком из чужого мира.
Совет, как обычно, начался уже в сумерках. В кровавом свете факелов Лобная площадь вызывала тягостные ассоциации с каннибальской вакханалией. Сосредоточенные же лица, пялящиеся на него отовсюду горящие глаза аборигенов заставляли гипотетических холодных мурашек снова и снова проделывать свой хорошо знакомый путь вдоль позвоночника.
— Я пришел издалека, — банально начал Арвелл Кошколов, чувствуя весь идиотизм произнесенной только что фразы.
— Я пришел из Ниоткуда… По дороге в Никуда… Черт, как глупо получается!
При упоминании о зловещей дороге в Никуда, собрание испуганно зашепталось. Где-то там, в Нигде находился ужасный замок Морр — уничтоженный до основания оплот мирового зла, зловещая обитель злого колдуна Вальпугрия. Во время гибели предыдущей эпохи, в ту смертоносную ночь, когда маги Земли Обитованной в необъяснимом амоке испепеляли все и вся убийственными заклинаниями — проклятой стороне досталась основная мощь februum. Ходили даже слухи, что если Родопию первый удар просто обратил во прах, а ее некогда плодородные пастбища запек в сплошной остекленевший ком — то в Нигде неконтролируемый выброс магической ненависти буквально пробил брешь между мирами… — Мой путь лежал через мертвые земли. Черный песок и оплавившиеся валуны, на сколько хватало глаз. Безжалостное пышущее жаром светило — я проклинал его весь день, моля о скорейшем закате. На закате же с последним кровавым лучом испепеляющий зной обращался арктической стужей, от которой лопались камни, а на коже моей хрустел пепельного цвета иней. Не представляю, как мне удалось выжить, но через, кажется, — тысячу лет, на последнем, полном горячечных видений, издыхании я таки выбрался к окаменевшему мертвому лесу. Да, это были останки леса, известного вам, как Бухенвальдский. Чудовищный жар, как это ни удивительно, не испепелил его, а обратил в камень — кокс, если быть точным. Каменноугольный лес даровал мне спасенье от беспощадного пекла. Да и ночные морозы среди черных стволов поубавили свою убийственную лють. А, выйдя к развалинам Большого Бухенвальда, мне посчастливилось даже раздобыть немного еды… Еще через некоторое время я вышел к опушке, и моему усталому от беспросветной тьмы взору предстала безмолвная картина погибшей цивилизации: застывшие в последнем крике сельхоз. угодья Нижнего Бубликса. Остовы телег, тракторов; позеленевшие кости бублийцев и их животных… О, я видел ужасные вещи! Некоторые из мертвецов — напротив мумифицировались и застыли замшелыми изваяниями там, где настигла их безжалостная смертоносная длань. На козлах почти рассыпавшейся в труху кареты восседала такая мумия, а ветер теребил зажатые в синюшных руках обрывки вожжей.
Я не помню, как миновал мертвые города Бубликса, как перебрался через ядовитую черную реку. На свалке, каким-то чудом почти уцелевшей, я, наконец, впервые встретил живое существо — осклизлую крысу-мутанта; гнилостно-розовое чудище с кольчатым телом, перетекающим в толстый раздвоенный хвост; без лап, но с огромными коричневыми клыками. Я забил ее куском ржавой арматурины и жрал, жрал ее скользкое дряблое мясо, пока меня на начало рвать ее мерзкой зловонной плотью и скисшим гноем с желчью… Сия отвратительная трапеза помогла мне протянуть еще пару дней. Я дополз до границ Моргулия. Незадолго до этого там прошел радиоактивный дождь, оставивший после себя маслянистые бурые лужи, так что я утолил пожиравшую изнутри жажду. Кроме того — начали попадаться скудные клочья, будто стальной, травы. Она лопалась на зубах, как стекло, крошилась, впивалась в небо, в язык, кромсала десны… но это была еда… А потом мои внутренности словно пронзило раскаленными спицами — я орал и метался в бреду несколько дней, пока, обессилев, не примирился принять избавление от правительницы здешних мест — безжалостной старухи, чье имя Смерть… А на следующий день меня отыскал глубокоуважаемый Стилиус и спас в самый последний момент… Долгую минуту слушатели безмолвствовали, загипнотизированные в камень гнетущим рассказом. Потом со своего места поднялся преподобный Гапон, вознес длани горе, воскликнул:
— Возрадуемся же, дети мои! Вознесем молитву Тетраграммафону, умершему богу мертвого мира! — Все, как один, сбросили с себя одежды, вскинули руки и распростерли маленькими пригретыми на груди солнышками все шесть членистых когтистых лапок.
Арвелл Кошколов остался стоять, окаменевшим изваянием, в ужасе уставившись на синхронно вздымающиеся полосатые брюшки, на шевелящиеся ножки гигантских насекомых; когда же священник расправил за спиной блестящие чешуйчатые крылья — неожиданно пронзительно завизжал и бросился на утек. Тогда мы все поняли и набросились на него… Пожалуй, это была единственная за всю историю Конца встреча blatellantropus sapiens с ископаемым человеком из чужого мира.
Страница
2 из 2
2 из 2
