5 мин, 58 сек 19216
На родник она за ней ходит, что ли? О красном курином кофе еще были свежи воспоминания. А вдруг у нее и чай из свежезарезанной свиньи утренней разделки? Нет — только вода.
Обходя по периметру гостиную и любуясь женскими безделушками на полках и камине, я остановился возле двери на кухню. Но там мужчина!
— Нет, Алик, как эти людишки обнаглели, да? Папа ему поллитра свежей крови не пожалел, а эта скотина носом крутит. Ничего, скоро нечем будет крутить! А теперь еще воды просит. Представляешь, какой нахалюга?
— Почему ты его не уговорила на чай? А если он учует в воде клофелин?
— Скажу, что вода минеральная и поэтому отдает лекарственным вкусом.
— А если откажется пить?
— Тогда ты поможешь, делов-то. Все равно он теперь наш. Видел, какой жеребец здоровый? На два холодильника хватит. Не забывай наш уговор: все органы — твои, но кровь — моя.
— Да помню я, помню, что здоровый. Обойдемся тогда без воды.
Голоса приближались, и я отпрыгнул к креслу перед камином. Неужели это они про меня говорили? Они что, людоеды? Хотят меня на мясо пустить? Не дамся. И пить ничего не буду.
Шаги сзади насторожили. Явно не женские. Я привстал. И тут же выключили свет.
Как я понял позже, свет выключили только для меня. Очнулся я голым в холодной операционной под бестеневой лампой.
Болело все тело, но сильнее всего чесались пальцы на правой ноге. Я скосил глаза и вздрогнул. Пальцев не было! Так же, как и всей ноги. Повертев головой, понял, что почесаться я бы все равно не смог, так как обеих рук тоже не было.
И я тихо завыл, как воют собаки, впервые оказавшиеся на прочной цепи. Тут же в дверях показалась улыбающаяся Ламара со шприцем. Укол и черная бездна, куда катишься, катишься, твердо зная, что дна нет.
Снова очнулся от криков. На соседнем столе во сне кричал голый окровавленный юноша. На левой ноге у него стоял сложный фиксирующий аппарат из блестящих стержней. Нога была моя. Это я сразу определил по голубому дельфину на бедре. Девушки всегда восхищались его нырками, когда мышцы играли при ходьбе.
Итак, что у меня осталось в наличии? Мускулистое туловище и голова в комплекте. Но глянув в зеркальный потолок, понял глубокую ошибку насчет головы. До комплекта не хватало ушей, носа и губ. Сплошные зашитые шрамы. Сколько же я проспал, если раны успели зарубцеваться?
— Лама, что у спортсмена осталось на сегодня? Не пора ли его отключать от физраствора?
— Думаю, пора. Вырезай оставшиеся почку, сердце и легкое на заморозку. На них пока клиентов нет.
И опять черная бездна.
Очнулся от легкого покачивания. Темно. Ночь, что ли? Нет, просто вырезали глаза. Медленно стихающее пение птиц. Меня куда-то несут. Вернее, мое полностью пустое туловище, что я понял по тихому восклицанию Ламары.
— Ой, какой он легенький! — и тут же почувствовал прикосновение голых, скользких от крови, грудей.
Всплеск болотной жижи угасающий мозг воспринял, не как падение в мерзкую глубину, а как освобождение от страданий и воспарение к небесам. Нет, я ошибался, тропинка вела не к смерти, а к райской жизни в болотных небесах.
Обходя по периметру гостиную и любуясь женскими безделушками на полках и камине, я остановился возле двери на кухню. Но там мужчина!
— Нет, Алик, как эти людишки обнаглели, да? Папа ему поллитра свежей крови не пожалел, а эта скотина носом крутит. Ничего, скоро нечем будет крутить! А теперь еще воды просит. Представляешь, какой нахалюга?
— Почему ты его не уговорила на чай? А если он учует в воде клофелин?
— Скажу, что вода минеральная и поэтому отдает лекарственным вкусом.
— А если откажется пить?
— Тогда ты поможешь, делов-то. Все равно он теперь наш. Видел, какой жеребец здоровый? На два холодильника хватит. Не забывай наш уговор: все органы — твои, но кровь — моя.
— Да помню я, помню, что здоровый. Обойдемся тогда без воды.
Голоса приближались, и я отпрыгнул к креслу перед камином. Неужели это они про меня говорили? Они что, людоеды? Хотят меня на мясо пустить? Не дамся. И пить ничего не буду.
Шаги сзади насторожили. Явно не женские. Я привстал. И тут же выключили свет.
Как я понял позже, свет выключили только для меня. Очнулся я голым в холодной операционной под бестеневой лампой.
Болело все тело, но сильнее всего чесались пальцы на правой ноге. Я скосил глаза и вздрогнул. Пальцев не было! Так же, как и всей ноги. Повертев головой, понял, что почесаться я бы все равно не смог, так как обеих рук тоже не было.
И я тихо завыл, как воют собаки, впервые оказавшиеся на прочной цепи. Тут же в дверях показалась улыбающаяся Ламара со шприцем. Укол и черная бездна, куда катишься, катишься, твердо зная, что дна нет.
Снова очнулся от криков. На соседнем столе во сне кричал голый окровавленный юноша. На левой ноге у него стоял сложный фиксирующий аппарат из блестящих стержней. Нога была моя. Это я сразу определил по голубому дельфину на бедре. Девушки всегда восхищались его нырками, когда мышцы играли при ходьбе.
Итак, что у меня осталось в наличии? Мускулистое туловище и голова в комплекте. Но глянув в зеркальный потолок, понял глубокую ошибку насчет головы. До комплекта не хватало ушей, носа и губ. Сплошные зашитые шрамы. Сколько же я проспал, если раны успели зарубцеваться?
— Лама, что у спортсмена осталось на сегодня? Не пора ли его отключать от физраствора?
— Думаю, пора. Вырезай оставшиеся почку, сердце и легкое на заморозку. На них пока клиентов нет.
И опять черная бездна.
Очнулся от легкого покачивания. Темно. Ночь, что ли? Нет, просто вырезали глаза. Медленно стихающее пение птиц. Меня куда-то несут. Вернее, мое полностью пустое туловище, что я понял по тихому восклицанию Ламары.
— Ой, какой он легенький! — и тут же почувствовал прикосновение голых, скользких от крови, грудей.
Всплеск болотной жижи угасающий мозг воспринял, не как падение в мерзкую глубину, а как освобождение от страданий и воспарение к небесам. Нет, я ошибался, тропинка вела не к смерти, а к райской жизни в болотных небесах.
Страница
2 из 2
2 из 2