Киросана

— На яхту корабль явно не тянет, а назвали женским именем.

— Может, это и не имя вовсе, — задумчиво ответил Патрик, защёлкивая гермошлем и проверяя показания датчиков. Слово казалось смутно знакомым, но определить его языковую принадлежность не получалось — и это вызывало у начинающего лингвиста-любителя зуд сродни чесотке.

Лео хмыкнул, пожал закованными в броню пустотного скафандра плечами и махнул рукой Джек-И. Джек-И, бортовой компьютер их корабля, потратил некоторое время, чтобы определить, может ли он принять этот жест на свой счёт — а затем запечатал шлюз и начал откачку воздуха.

— Может, и не имя вовсе… — едва слышно пробормотал Патрик.

Радиосвязь донесла до Лео шёпот его напарника, но мужчина не обратил на него внимания — его товарищ не первый раз размышлял вслух. Мысленно Лео был уже на корабле, в его тёмных коридорах, лишённых воздуха отсеках, в его заполненном неизвестным грузом трюме и… — И что это, по-твоему, такое?

Двое мужчин стояли у входа в трюм, откинув лицевые щитки шлемов — на брошенном корабле оказался и кислород, и освещение с отоплением, и даже слабое подобие гравитации, включившиеся при появлении людей, — и озадаченно изучали пустое помещение. Почти пустое, потому как прямо в центре его высился стоящий вертикально гроб.

— Стоящий вертикально гроб, — высказал своё мнение Лео.

Патрик пихнул его в бок локтем — что требовало известной сноровки и немалой практики в громоздком скафандре, устаревшем ещё лет пятьдесят назад — и шагнул в трюм. Лео последовал за ним.

— Да это и не гроб вовсе, — Патрик рассмеялся, и в голосе его послышалось облегчение. На «гробу» помаргивали разноцветные лампочки, на дисплеях отображались неведомо что означающие цифры.

— Это анабиозная камера, я читал про такие. Ещё времён досветовых перелётов. Правда, выбор места для камеры несколько озадачивает, — Патрик слегка растерянно проследил неблизкий путь питающих кабелей от камеры к переборке.

— Зачем её ставить в трюме? — Хотя, с другой стороны, небольшой корабль практически весь из трюма и состоял.

— Кто ж его знает, — Лео встал рядом с товарищем, изучая «гроб».

— Как думаешь, там кто-то есть?

— Понятия не имею. Но… — огоньки на камере засверкали ярче, цифры начали меняться.

— Но, похоже, скоро мы это выясним.

Глядя на пробуждающуюся от летаргического сна гибернационную камеру, Патрик продолжал размышлять над странным названием судна. Киросана, киросана, какое дивное слово — одновременно и мягкое, и резкое, таким вряд ли можно похвалить, зато вполне можно… — Я вспомнил! — воскликнул Патрик как раз в тот момент, когда крышка «гроба», зашипев, начала раскрываться, словно какой-то невероятный пластиковый цветок. Лео от неожиданности вздрогнул.

— Не пугай меня так, — мужчина нервно потёр плечо.

— Что ты там вспомнил?

— Я вспомнил, что значит «киросана»! На одном из древних языков, как там его… а, неважно, в общем. Это значит «проклятие»!

— Ох ты, — Лео замер, не в силах отвести взгляда от открывающейся камеры.

— Это как «несчастье»?

— Нет, это как «богохульство», или что-то вроде того… — Д-дивное название для корабля, — выдавил из себя Лео. Камера, наконец, раскрылась, представив взору мужчин своего размороженного обитателя — молодую девушку, смотрящую на них широко открытыми глазами.

— А-ага, — слегка запнувшись, согласился Патрик.

— И-интересно, с чего бы?

Девушка в камере широко улыбнулась и легко шагнула из камеры на пол, изящно двигая обнажённым телом и словно перетекая из одного положения в другое. Она зашевелила губами, и Патрик вдруг сообразил, что она едва слышно повторяет за ними слова, прислушиваясь к себе и к гостям её корабля… А потом девушка вновь улыбнулась.

— Киросана — это я, — медленно произнесла она, тщательно выговаривая явно непривычные для неё слова — как и Лео получасом ранее.

— Проклятие — это я. Богохульство — это я.

Лео неуверенно рассмеялся — похоже, девушка не совсем поняла смысл этих слов. Патрик стоял молча, открыв рот и уставившись на девушку во все глаза, так что Лео спросил сам:

— Почему же вас так зовут?

— Ну-у… — протянула девушка, улыбнувшись ещё шире… не по-человечески широко.

— Скорее всего, потому, что ругательства — это последнее, что произносят люди при встрече со мной.

— Б! — но закончить ругательство Лео так и не успел — оторванные головы вообще не склонны разговаривать.