По операционному столу стекала тонкая струйка крови, образовывая на полу красную лужицу. Каждая капелька, ударяясь об пол, разносила в стороны крошечные еле заметные брызги.
Добавить в моё избранное
3 мин, 34 сек 3012
— Ах, если бы это только был снег! — воскликнул стоявший рядом мужчина в белом одеянии со скальпелем в руке… Он любовно глядел на увеличивающуюся лужу у его лакированных ботинок, а затем, словно очнувшись ото сна, устремил свое внимание на девушку. Неподвижная, она как фарфоровая куколка с алыми пухлыми губками и длинными густыми ресницами, идеальной фигурой, красивой грудью и бархатной кожей, имела лишь один большой недостаток — холодна, как узорная льдинка. На глазах мужчины выступили слезы, которые он поспешил отереть. Он всегда старался скрыть свои истинные эмоции, чтобы ни одна живая душа не прознала о том, что творится в его собственной. Но зачем прятаться теперь, когда рядом с тобой глухие уши, немые уста и ослепшие очи? Он не понимал себя ни сейчас, ни тогда. Его машинальные движения, плавные и грациозные, вырезали на коже целые фрески. Он творил, но никто не понимал его.
— Глупые люди! — снова воскликнул он, — Глупые, глупые, глупые… Он бросил скальпель на белый кафель, и стальное орудие упало прямо в лужу крови, окропляя брызгами бо«льшую площадь. Мужчина прижимал запястья к своим глазам, но слезы непослушно рвались наружу. Он сорвал маску с лица и повернулся к стене, припадая к ней своим обессиленным телом. Он чувствовал, как девушка на его столе придавливала его к полу, он чувствовал это физически. Зажмурившись, он увидел запрыгавшие жуткие картины его больного воображения. Мужчина громко всхлипывал и шептал: «Стой, не надо. Нет, не надо. Не надо!» Картины стали отчетливей и наполнились смыслом. На них были изображены все его злодеяния, пороки, неудавшиеся замыслы. Он затрясся, словно от удара током, а затем громко взвыл. Крик рвался, царапая горло, а слезы вторили ему и катились по щекам быстрее и быстрее, скапливаясь на подбородке и тяжело падая на фартук. Он вскочил и приблизился к столу. Девушка на нем была так же покойна, как и ранее. Но что-то в ней, казалось, изменилось. Но что?
— Прости меня, моя королева… — мужчина осторожно и заботливо обхватил ее личико своими большими ладонями в перчатках, а затем приблизился к ней вплотную и нежно поцеловал, словно боясь причинить ей зло, — Моя Афродита… Мой нераскрывшийся бутон самого прекрасного тюльпана на свете! Не бойся меня, я всегда был и буду с тобой ласковым и добрым, — он погладил девушку дрожащей рукой по медно-золотым волосам и обжигающая слеза капнула ей на щеку, — Только не уходи от меня… Не уходи, слышишь?
Голос сорвался, и он замолк, всхлипнув. Рядом со столом стояла маленькая тумбочка с инструментами, и мужчина направился к ней, наступив на упавший скальпель. Кровь неопрятно размазывалась по кафелю с каждым шагом, но он, казалось, наслаждался этой неаккуратностью. Выбрав новое орудие, он продолжил оборвавшуюся линию надреза и протянул ее к пупку. Проступила кровь. Мужчина затрепетал, как мальчишка при виде чего-то нового, но очень интересного и оживлявшего его разум. Он был в восторге и принялся резать дальше. Надрез за надрезом, глубже, больше. Он уже перестал себя контролировать и просто полосовал тело девушки, не жалея ни сил, ни такого прекрасного материала.
— Я же любил тебя! — закричал он.
— Я любил всем сердцем и душой, а ты поступила со мной так подло и гнусно!
Мужчина ожидал ответа, мольбы, хотя бы звука от мертвенно бледной красавицы, но она была непреклонна. Ее губы всегда улыбались, но сейчас он видел в них усмешку. Это бесило его.
— Я готов был пойти на все ради тебя. Я считал тебя своей принцессой, сияющим солнцем в мире мрака! Я искал в тебе спасения от себя самого, но ты, зная об этом, улыбалась мне своей простой, но самой лучезарной и невинной из всех когда-либо увиденных мною улыбок. Ты играла со мной, как с куклой.
— он сжимал в руке нож, скрежетал зубами и снова рыдал, не в силах больше терпеть заточения в этой клетке, которую сам себе построил.
— Хватит смеяться надо мной! Я живой человек!
Девушка все лежала. Она была прекрасна и недоступна. Так близка и запретна. Такое хорошенькое личико и изуродованное тело. Кто теперь примет ее такой, как не он?
— Если так, то будь по твоей воле! — мужчина решительно приблизил нож к горлу и, последний раз, в надежде на то, что девушка чудным образом воскреснет и попросит его остановить это безумие, взглянул на свою Музу.
Кровь брызнула, окрашивая своей теплотой стены и пол. Ноги подкосились, и он рухнул прямо на нее. После пары секунд в комнате воцарилась тишина. Может быть, теперь они, наконец, будут счастливы: сумасшедший непризнанный гений и его загадочная Мона Лиза?
— Глупые люди! — снова воскликнул он, — Глупые, глупые, глупые… Он бросил скальпель на белый кафель, и стальное орудие упало прямо в лужу крови, окропляя брызгами бо«льшую площадь. Мужчина прижимал запястья к своим глазам, но слезы непослушно рвались наружу. Он сорвал маску с лица и повернулся к стене, припадая к ней своим обессиленным телом. Он чувствовал, как девушка на его столе придавливала его к полу, он чувствовал это физически. Зажмурившись, он увидел запрыгавшие жуткие картины его больного воображения. Мужчина громко всхлипывал и шептал: «Стой, не надо. Нет, не надо. Не надо!» Картины стали отчетливей и наполнились смыслом. На них были изображены все его злодеяния, пороки, неудавшиеся замыслы. Он затрясся, словно от удара током, а затем громко взвыл. Крик рвался, царапая горло, а слезы вторили ему и катились по щекам быстрее и быстрее, скапливаясь на подбородке и тяжело падая на фартук. Он вскочил и приблизился к столу. Девушка на нем была так же покойна, как и ранее. Но что-то в ней, казалось, изменилось. Но что?
— Прости меня, моя королева… — мужчина осторожно и заботливо обхватил ее личико своими большими ладонями в перчатках, а затем приблизился к ней вплотную и нежно поцеловал, словно боясь причинить ей зло, — Моя Афродита… Мой нераскрывшийся бутон самого прекрасного тюльпана на свете! Не бойся меня, я всегда был и буду с тобой ласковым и добрым, — он погладил девушку дрожащей рукой по медно-золотым волосам и обжигающая слеза капнула ей на щеку, — Только не уходи от меня… Не уходи, слышишь?
Голос сорвался, и он замолк, всхлипнув. Рядом со столом стояла маленькая тумбочка с инструментами, и мужчина направился к ней, наступив на упавший скальпель. Кровь неопрятно размазывалась по кафелю с каждым шагом, но он, казалось, наслаждался этой неаккуратностью. Выбрав новое орудие, он продолжил оборвавшуюся линию надреза и протянул ее к пупку. Проступила кровь. Мужчина затрепетал, как мальчишка при виде чего-то нового, но очень интересного и оживлявшего его разум. Он был в восторге и принялся резать дальше. Надрез за надрезом, глубже, больше. Он уже перестал себя контролировать и просто полосовал тело девушки, не жалея ни сил, ни такого прекрасного материала.
— Я же любил тебя! — закричал он.
— Я любил всем сердцем и душой, а ты поступила со мной так подло и гнусно!
Мужчина ожидал ответа, мольбы, хотя бы звука от мертвенно бледной красавицы, но она была непреклонна. Ее губы всегда улыбались, но сейчас он видел в них усмешку. Это бесило его.
— Я готов был пойти на все ради тебя. Я считал тебя своей принцессой, сияющим солнцем в мире мрака! Я искал в тебе спасения от себя самого, но ты, зная об этом, улыбалась мне своей простой, но самой лучезарной и невинной из всех когда-либо увиденных мною улыбок. Ты играла со мной, как с куклой.
— он сжимал в руке нож, скрежетал зубами и снова рыдал, не в силах больше терпеть заточения в этой клетке, которую сам себе построил.
— Хватит смеяться надо мной! Я живой человек!
Девушка все лежала. Она была прекрасна и недоступна. Так близка и запретна. Такое хорошенькое личико и изуродованное тело. Кто теперь примет ее такой, как не он?
— Если так, то будь по твоей воле! — мужчина решительно приблизил нож к горлу и, последний раз, в надежде на то, что девушка чудным образом воскреснет и попросит его остановить это безумие, взглянул на свою Музу.
Кровь брызнула, окрашивая своей теплотой стены и пол. Ноги подкосились, и он рухнул прямо на нее. После пары секунд в комнате воцарилась тишина. Может быть, теперь они, наконец, будут счастливы: сумасшедший непризнанный гений и его загадочная Мона Лиза?
