Кара

Опускаю в просторный карман халата, подталкиваю шкаф, и тот с негромким скрипом возвращается на своё место. В комнате опять сумрак, чуть светлее только у окна, подхожу к нему. За стеклом бесконечная ночь, разбавляемая только жалким мерцанием фонаря, влажный булыжник брусчатки, вылинявшая от дождей вывеска над дверью в здании напротив, все окна темны. Ни души. И вновь наваливается тяжкий безумный бред — смятые белые накрахмаленные простыни, горячка, и я должен, должен что-то успеть, что-то очень важное, прошу помочь мне приподняться, мне надо помочь, но мне суют какие-то пилюли, долой их, мне они не нужны, в печку их, пчелиным укусом обжигает инъекция, по мгновенному, тупому опьянению узнаю морфий, но мне не нужна бездумная радость, которую он дарит, мне нужно успеть, мне нужно успеть … Весь мир сошёл с ума и я тоже не выдержал, но чем дольше я шёл в этом направлении, тем яснее понимал, что это и есть единственное нормальное состояние. Но — горький парадокс — одновременно с этим физически невозможно стало существовать. И я стою у окна, опираясь на подоконник, вдыхая тяжёлый запах герани, не в силах справиться с охватившим меня чувством безысходности. Единственный способ обуздать моё безумие, которое вовсе не безумие, а прозрение, единственный выход из этой комнаты, единственный шанс подарить себе короткое мгновение забвения оттягивает карман моего халата. Но сначала я оттягиваю пурпурный атлас рукава с предплечья левой руки и смотрю на надпись, рыжими огненными язычками пляшущую на бледной коже, стократ умножающую моё страдание и делая его достойным меня: Александр Александрович Блок, осуждён навечно.