Добавить в моё избранное
8 мин, 6 сек 12308
Шум был так далеко, словно ее засыпали землей, и внезапный покой накрыл ее саваном. И она уснула, и странный сон унес ее на своих крыльях.
Снилось ей, что старенький, изуродованный вандалами лифт, ехавший вниз, проскочил вдруг первый этаж, но это совершенно ее не взволновало. Она так же терпеливо ждала, пока он остановится, как сносила толчки и давку в транспорте, когда ехала на работу. Кабину дернуло. Двери распахнулись, впуская то ли туман, то ли пар, и оттуда возник НЕКТО в белом халате и галантно подал руку. Она перешагнула через порог, стараясь не касаться его, и вступила в длинный коридор, оглядываясь с непосредственностью ребенка, оказавшегося в лавке антиквариата. НЕКТО вел ее вперед, и его лысый длинный хвост с кисточкой на конце смешно отскакивал от бетонного пола — должно быть, хвосту было холодно. Вдоль стен коридора, стояли клетки, высотой не больше собачьих, ладно скроенные из широких железных полос. Томившиеся в них темные личности пытались ухватить ее за полы халата, который кто-то уже на нее накинул. Их она побаивалась, жалась к своему провожатому, тот любезно кивал рогатой головой, безжалостно хлестал хвостом по протянутым рукам, норовил наступить копытом. Они шли дальше, мимо палат без дверей и окон, душ на десять — двенадцать. Железные кровати застелены не были. Металлические кольца матрасов смыкались змеями на лежащих на них, и капельки крови давно превратились в ржавчину — в ту ржавчину, что текла временами из крана. Здесь были многие, всех возрастов, они лежали вперемешку, и омерзительнее она не видала картин. Зло продолжалось и в аду. Оно было и искуплением и наказанием. И те, кто мучил, страдали и сами более тех, кого мучили. Но и страдая, они продолжали пытать.
НЕКТО любезно показывал ей палаты и «больных», и словно бы ни слова не сошло с его уст, но она слышала его объяснения, и все теснее жалась к нему, и предчувствие того, что она никогда более не выйдет отсюда, терзало ее сильнее, чем страдания тех несчастных. Мысль спросить своего спутника — отчего она здесь, так и не пришла в голову. Вместо этого, она то и дело удивлялась обилию гнуса, сосущего живую кровь из неподвижно лежащих на кроватях тел, на что спутник ее отвечал, что это, мол, санитары леса. Туман густел, все ближе подступал к ней, отделяя от провожатого, вроде бы давно уже близко знакомого, и она слышала теперь лишь стоны и крики, шорох гниющей плоти, мягкий топоток разжиревших на человечине крыс, и неумолчный шум подземного города. Шум мегаполиса, который никогда более не оставлял попавших в его сети.
Внезапно, путь ей преградили две двери. Одна, затянутая сеткой, вела в слабоосвещенную кабину лифта, другая, стальная и гладкая, была заперта на внушающий священный ужас висячий замок, выкрашенный голубой краской. НЕКТО вынырнул из тумана, вихрящегося около дверей, и без слов кивнул, приглашая войти. Глаза его при этом поблескивали, но вот чего больше было в том блеске — ненависти или похоти — Анка не поняла. Поняла она лишь одно — ей предстояло выбрать. И от выбора зависело, остаться ли ей здесь навсегда или вернуться домой?
Туман становился все гуще. Вот уже и руку было трудно поднять, так тяжело облепил он, забивая рот и легкие, вот уже и НЕКТО в белом халате приблизил свои страшно горящие очи, а она все стояла в задумчивости перед двумя дверями, и знала только, что ошибиться не может. И когда НЕКТО, не ожидая более, протянул к ней руки и закричал страшно: «Моя ты!» — она рванулась в запертую дверь, ударилась об нее всем телом и замок распался, створка распахнулась, являя голубой коридор, а НЕКТО царапнул по плечам, не ухватив, и страшно выло что-то за спиной, когда она шагнула вперед, крича от ужаса.
Все еще крича, она проснулась. Испарина щекотала лоб. Призрачные отсветы проезжающих на улице машин освещали потолок. Муж тихо лежал рядом и его спокойного дыхания почти не было слышно.
Она долго глядела на световые пятна, играющие на потолке в жмурки. Затем поднялась, накинула халат. Зашла к дочери, поцеловала в прохладную щеку.
Дверь едва скрипнула.
Старенький лифт, грохоча, приехал снизу. На его исполосованных стенках появились новые неприличные надписи.
Ночной подъезд не был враждебен Анке, хотя раньше ей и в голову не пришло бы выйти одной ночью. Зябко кутаясь в халатик, она терпеливо ждала, пока, встряхиваясь и ворча, словно старый пес, лифт довезет ее до первого этажа. У входной двери клубился туман — на улице было холодно.
Анка постояла, глядя в запотевшее окошечко в створке. Темный город раскинулся перед ней, отвергая холод, в котором лежал. И, повинуясь его зову, она тоже не чувствовала стылого ветра, задувающего в щели. Что-то было сзади. Что-то ждало ее, но она смотрела, не в силах оторваться, в мокрые глаза фонарей, провожала взглядом юркие легковушки, растворяющиеся во тьме, пока НЕЧТО не сказало ей: «Пора!». И тогда она повернулась к этим почти новым, не обитым ступеням (да и кто туда ходит таким путем!
Снилось ей, что старенький, изуродованный вандалами лифт, ехавший вниз, проскочил вдруг первый этаж, но это совершенно ее не взволновало. Она так же терпеливо ждала, пока он остановится, как сносила толчки и давку в транспорте, когда ехала на работу. Кабину дернуло. Двери распахнулись, впуская то ли туман, то ли пар, и оттуда возник НЕКТО в белом халате и галантно подал руку. Она перешагнула через порог, стараясь не касаться его, и вступила в длинный коридор, оглядываясь с непосредственностью ребенка, оказавшегося в лавке антиквариата. НЕКТО вел ее вперед, и его лысый длинный хвост с кисточкой на конце смешно отскакивал от бетонного пола — должно быть, хвосту было холодно. Вдоль стен коридора, стояли клетки, высотой не больше собачьих, ладно скроенные из широких железных полос. Томившиеся в них темные личности пытались ухватить ее за полы халата, который кто-то уже на нее накинул. Их она побаивалась, жалась к своему провожатому, тот любезно кивал рогатой головой, безжалостно хлестал хвостом по протянутым рукам, норовил наступить копытом. Они шли дальше, мимо палат без дверей и окон, душ на десять — двенадцать. Железные кровати застелены не были. Металлические кольца матрасов смыкались змеями на лежащих на них, и капельки крови давно превратились в ржавчину — в ту ржавчину, что текла временами из крана. Здесь были многие, всех возрастов, они лежали вперемешку, и омерзительнее она не видала картин. Зло продолжалось и в аду. Оно было и искуплением и наказанием. И те, кто мучил, страдали и сами более тех, кого мучили. Но и страдая, они продолжали пытать.
НЕКТО любезно показывал ей палаты и «больных», и словно бы ни слова не сошло с его уст, но она слышала его объяснения, и все теснее жалась к нему, и предчувствие того, что она никогда более не выйдет отсюда, терзало ее сильнее, чем страдания тех несчастных. Мысль спросить своего спутника — отчего она здесь, так и не пришла в голову. Вместо этого, она то и дело удивлялась обилию гнуса, сосущего живую кровь из неподвижно лежащих на кроватях тел, на что спутник ее отвечал, что это, мол, санитары леса. Туман густел, все ближе подступал к ней, отделяя от провожатого, вроде бы давно уже близко знакомого, и она слышала теперь лишь стоны и крики, шорох гниющей плоти, мягкий топоток разжиревших на человечине крыс, и неумолчный шум подземного города. Шум мегаполиса, который никогда более не оставлял попавших в его сети.
Внезапно, путь ей преградили две двери. Одна, затянутая сеткой, вела в слабоосвещенную кабину лифта, другая, стальная и гладкая, была заперта на внушающий священный ужас висячий замок, выкрашенный голубой краской. НЕКТО вынырнул из тумана, вихрящегося около дверей, и без слов кивнул, приглашая войти. Глаза его при этом поблескивали, но вот чего больше было в том блеске — ненависти или похоти — Анка не поняла. Поняла она лишь одно — ей предстояло выбрать. И от выбора зависело, остаться ли ей здесь навсегда или вернуться домой?
Туман становился все гуще. Вот уже и руку было трудно поднять, так тяжело облепил он, забивая рот и легкие, вот уже и НЕКТО в белом халате приблизил свои страшно горящие очи, а она все стояла в задумчивости перед двумя дверями, и знала только, что ошибиться не может. И когда НЕКТО, не ожидая более, протянул к ней руки и закричал страшно: «Моя ты!» — она рванулась в запертую дверь, ударилась об нее всем телом и замок распался, створка распахнулась, являя голубой коридор, а НЕКТО царапнул по плечам, не ухватив, и страшно выло что-то за спиной, когда она шагнула вперед, крича от ужаса.
Все еще крича, она проснулась. Испарина щекотала лоб. Призрачные отсветы проезжающих на улице машин освещали потолок. Муж тихо лежал рядом и его спокойного дыхания почти не было слышно.
Она долго глядела на световые пятна, играющие на потолке в жмурки. Затем поднялась, накинула халат. Зашла к дочери, поцеловала в прохладную щеку.
Дверь едва скрипнула.
Старенький лифт, грохоча, приехал снизу. На его исполосованных стенках появились новые неприличные надписи.
Ночной подъезд не был враждебен Анке, хотя раньше ей и в голову не пришло бы выйти одной ночью. Зябко кутаясь в халатик, она терпеливо ждала, пока, встряхиваясь и ворча, словно старый пес, лифт довезет ее до первого этажа. У входной двери клубился туман — на улице было холодно.
Анка постояла, глядя в запотевшее окошечко в створке. Темный город раскинулся перед ней, отвергая холод, в котором лежал. И, повинуясь его зову, она тоже не чувствовала стылого ветра, задувающего в щели. Что-то было сзади. Что-то ждало ее, но она смотрела, не в силах оторваться, в мокрые глаза фонарей, провожала взглядом юркие легковушки, растворяющиеся во тьме, пока НЕЧТО не сказало ей: «Пора!». И тогда она повернулась к этим почти новым, не обитым ступеням (да и кто туда ходит таким путем!
Страница
2 из 3
2 из 3
