Меня спасает Ада

Они насылают порчу и болезни, крадут коней и детей, — он примолк, но потом продолжил.

— Тебя они, наверное, тоже украли?

Я рассмеялась, закинув голову и тряхнув светлыми волосами.

— Меня они вытащили из могилы, — ответила я и внимательно посмотрела на человека.

Он отшатнулся к выходу и начал креститься рукой с зажатым в ней тускло поблёскивающим ножом.

— Упырица. Господь всемогущий, защити.

— Я не упырица, горгио. Тогда я была лишь младенцем, — грустно продолжила я.

Странное дело, но мне вдруг очень захотелось рассказать свою историю этому человеку, которого я вижу в первый и последний раз. Может, из-за красоты этой ночи, а, может, потому, что каждой тайне приходит своё время выбраться на свет, и Дель с Алако решили, что это должно случиться теперь. Даже мои приёмные родители не хотели рассказывать мне правду. Но Ада посчитала, что я должна знать. Однажды холодной февральской ночью, когда ветер грозился перекинуть нашу кибитку, а холод щипал тело даже под двумя одеялами, она в свете угасающего фонаря жестами рассказала мне о тайне моего появления.

— Родительница заживо похоронила меня у обочины, — человек перестал креститься.

— Как?

— Завернула в пелёнки, положила в яму и закопала. Если бы мимо не ехала моя приёмная бабка — Ада — и не заметила странно шевелящейся земли, я бы не стояла тут.

Раньше я бы расплакалась от одного воспоминания, но сейчас в душе разлились пустота и безразличие. Какая разница, кто обидел меня во младенчестве, нынче же весь табор — вся моя большая семья — выпотрошит любого, кто причинит мне боль. Ада всегда говорила, что теперь никто не даст меня в обиду, особенно она.

— Хорошая она у тебя, — успокоившись, сказал горгио.

Если бы он знал насколько хорошая.

— Она не раз спасала мне жизнь, — продолжила я.

— Когда в три года меня столкнула с моста ваша женщина, чтоб одним цыганским отродьем стало меньше. Когда в семь церковники потащили меня на костёр. Когда в двенадцать я приглянулась солдатам.

Мужик неловко переступал с ноги на ногу, не говоря ни слова.

За его спиной, в проёме, появилась согбенная фигурка Ады. Она едва ковыляла, опираясь на клюку. Увидев меня, старуха прибавила шаг.

— Ада, иди к табору, я скоро вернусь.

Бабка закрутила головой, давая понять, что не бросит меня одну с вооружённым горгио. Человек обернулся, и слабый лунный свет вычертил силуэт его простого, мужицкого лица. Он в ужасе посмотрел на меня:

— С кем ты разговариваешь? — попятился, норовя врезаться спиной в мою бабку.

Ада замерла, опёршись на клюку. Потрёпанная цветастая юбка и концы повязанного вокруг головы платка трепетали на слабом ночном ветерке.

— С моей бабкой, — честно ответила я.

— Но там ведь никого нет, — голос человека дрожал.

— Горгио не могут видеть её, — успокоила его я.

— Отец говорит, что забор вокруг могилы был слишком низким, а связь со мной слишком сильной, поэтому Ада охраняет меня даже после смерти.

Его рука с ножом вновь принялась крестить горожанина.

— Не бойся, она тебя не обидит, — дружелюбно улыбнулась я, протягивая руку к простаку.

— Прочь от меня, ведьма! — закричал он.

— Задурила мне голову! А говорила, что не крала душу моего ребёнка, — с горечью простонал горгио.

— Погань цыганская.

Я опешилаМужчина колебался, не решаясь уйти ему или нет. И вдруг с криком рванул ко мне. Занесённая сталь тускло блеснула.

— А-а-а!

Ада отбросила клюку и ухватила мужчину за пояс. Он выронил кинжал и вновь закричал, но на этот раз уже от страха, а не от ярости. Старуха притопнула костлявой ногой, подхватила горгио под руку и закрутила в танце. Она вдруг перестала быть немощной, и её обтрёпанная юбка взвилась не хуже, чем у женщин-бабочек там, возле костра, что остался далеко позади. Мужик заверещал, глаза его полезли из орбит. Горгио спотыкался, его лёгкие отказывались ловить прохладный ночной воздух. Сталь несколько раз полоснула Аду, пролетая сквозь призрак, и выпала из руки. Его визг сорвался на хрип и затих, точно горгио подавился. Он упал на собственный кинжал, но старуха всё тащила его за собой в бешеном танце, выкручивая обмякшую руку. Кровь, казавшаяся в темноте переулка грязью, вытекала из-под него тёмными разводами.

— Ада, прекрати! — крикнула я.

— Он умер.

Старуха остановилась, разом ссутулилась и опёрлась на подлетевшую клюку.

— Он умер, — с жалостью повторила я, не веря в произнесённые слова.

Ада пожала плечами и призывно махнула рукой, чтобы я шла к остальному табору. Человек лежал на мостовой, уткнувшись лицом в камни. Грязная лужа подползала к моим ногам. Мне не нужно было переворачивать его, чтоб знать, что его простое, как у множества горгио лицо, исказила гримаса ужаса.