Многим казусам, происходившим в моей жизни, со временем находилось рациональное объяснение. Физика, химия, психология, а порой даже совсем не академическая наука астрология давали ответы на вопрос: «А что это сейчас такое было, а? « Однако не всё, ой не всё осталось объяснённым.
Добавить в моё избранное
7 мин, 12 сек 7815
Расскажу немножко о таких случаях, вдруг знающее сообщество что-то подскажет… Я никогда не была человеком, хоть сколько-нибудь серьёзно относящимся к мистике. Существование домовых, леших, бесов, русалок, а также левитации, реинкарнации и прочей чудесации всегда допускала как явления исключительно фольклорные и напрочь несерьёзные.
Обе мои бабушки однозначно обладали, как сейчас принято говорить, явными парапсихологическими способностями. Мамина мама всегда была (и по сей день остаётся) женщиной суровой и нелюдимой. Чёрные как смоль волосы, цепкий взгляд, прищуренных карих глаз, вечно недовольно поджатые губы — портрет бабушки, полгода назад справившей семьдесят пятый юбилей, почти не изменился за те годы, что я её знаю и помню. Только тонкая, едва заметная сеточка мелких морщинок, будто паутинка, легла на лицо. Осанка, стать, тонкие чуткие пальцы — всё осталось прежним, несмотря на возраст.
Отношения у мамы со старшей родственницей всегда, сколько помню, были натянутыми. Ругались они часто и навсегда заложили мне глубоко-глубоко в подсознание полное неприятие семейных конфликтов. По сей день домашние разборки у меня если и возникают, то длятся не более пяти минут и чаще всего имеют вид диалога — «Муж! Ты что натворил?! Ты дурак!», «Сама ты жена, дурак! Иди сюда, я тебя поцалую!» Одну ссору мамы с бабушкой помню и вижу будто наяву. Учинили они разборки из-за шикарного набора бокалов. Те, тончайшего стекла и потрясающей красоты изделия, были подарены моим родителям на свадьбу и стояли в серванте, сохраняемые (по советской традиции) для торжественных случаев. Бабушка захотела, чтобы бокалы переехали в её сервант из нашего. Она-де и гостей чаще принимает, и комната у неё больше и нарядней, и стенка-горка есть, а не доживающий свой век старый сервант, как у нас. Мама воспротивилась. Бабушка прищурилась, бровью дёрнула и пошла прочь из комнаты, но, обернувшись на пороге, тихо процедила сквозь зубы: «Посмотрю я, как ты из них пить будешь». Вышла и даже дверью не хлопнула. Я, пятилетка, только тяжко вздохнуть успела. Дзынь! Дзынь! Дзынь! — бокалы в закрытом серванте покрылись мелкой сеткой трещин, и все разом сыпанули битым стеклом. Только тонкие стройные ножки блестели свежими сколами на верхушке.
Связана с бабушкой (как я думаю) и ещё одна история, которую мама рассказала мне в приступе откровенности. Она, совсем молодая тогда девчонка, вместе с подругами затеяла то ли гадания, то ли духовызывания, то ли ещё что из этой серии. Дело происходило в глухой крымской деревушке. Из жителей деревни на тот момент осталось с полдюжины древних старух да полстолька же стариков. В хозяйстве никого, кроме чахлых кур не было. Подруги заехали к маме, чтобы помочь упаковать вещи — бабушке квартиру дали.
Чаю, значит, напились, сидят, гадают. Бабушка не любила весь этот гомон, хохот, как с вечера ушла к себе в закуток, так и не показывалась. С маленьким окошком закуток, с единственной дверью, ведшей в зал, где сидели девчонки. Время позднее, но до полуночи ещё сколько-то времени было. Ну, в такое время чем лучше всего заниматься? Духов вызывать, конечно! Вызвали. То ли иголкой там как-то маячили, то ли блюдцем, я не помню деталей, но в самый торжественный момент, когда все наговоры уже были произнесены и пятеро смехотушек затаили дыхание… ничего не произошло. Ну, то есть часы зловеще не начали отбивать неправильное время, в окна не заглядывали чёрные тени, свет не мигал, а блюдце не пошевелилось, хоть и толкали его девичьи пальцы старательно. Видимо, векторы приложения сил как-то друг друга скомпенсировали.
Ну и ладно, решили девицы, на нет и суда нет. Надо бы ещё чайку заварить… Открылась дверь. Не внутрь, а наружу дверь открылась (как ей конструкцией и предназначалось). В зал вошла свинья. Не толстая упитанная хавронья с весёлым пятачком, а… поджарая какая-то, стройная, что ли. И большая, несоразмерно большая для свиньи. Щетина чёрная, клыки белые, но при этом грязные какие-то. Всхрюкнула зло, да и побежала к столу, за которым гадальщицы сидели. Эх, говорит мама, как они из-за этого стола порскнули! Тараканы так от внезапно зажегшегося света не бегают! Кто на стол, кто в шкаф пустой, а кто и НА шкаф взметнулся. Свинья табуретки раскидала, окинула взглядом зал, пятаком поводила — и на выход. Двери, правда, за собой не закрыла, невоспитанное животное.
Со смехом мне мама об этом рассказывала, но не с весёлым, а несколько нервным. И оглядывалась постоянно.
Необъяснёнными остались несколько моментов. Кто к дому подошёл, так, что собака во дворе и не взрыкнула на пришлого? Кто дверь открыл? Откуда вообще взялась странная животина в селе, где последних курей доедали? И почему, кстати, бабушка на шум и визг вышла только тогда, когда маму трясущимися руками подруги со шкафа снимали? Кто ж знает… Папина мама была полной противоположностью своей сватье. Маленькая, домашняя, уютная какая-то. От бабуленьки всегда… будто свет исходил.
Обе мои бабушки однозначно обладали, как сейчас принято говорить, явными парапсихологическими способностями. Мамина мама всегда была (и по сей день остаётся) женщиной суровой и нелюдимой. Чёрные как смоль волосы, цепкий взгляд, прищуренных карих глаз, вечно недовольно поджатые губы — портрет бабушки, полгода назад справившей семьдесят пятый юбилей, почти не изменился за те годы, что я её знаю и помню. Только тонкая, едва заметная сеточка мелких морщинок, будто паутинка, легла на лицо. Осанка, стать, тонкие чуткие пальцы — всё осталось прежним, несмотря на возраст.
Отношения у мамы со старшей родственницей всегда, сколько помню, были натянутыми. Ругались они часто и навсегда заложили мне глубоко-глубоко в подсознание полное неприятие семейных конфликтов. По сей день домашние разборки у меня если и возникают, то длятся не более пяти минут и чаще всего имеют вид диалога — «Муж! Ты что натворил?! Ты дурак!», «Сама ты жена, дурак! Иди сюда, я тебя поцалую!» Одну ссору мамы с бабушкой помню и вижу будто наяву. Учинили они разборки из-за шикарного набора бокалов. Те, тончайшего стекла и потрясающей красоты изделия, были подарены моим родителям на свадьбу и стояли в серванте, сохраняемые (по советской традиции) для торжественных случаев. Бабушка захотела, чтобы бокалы переехали в её сервант из нашего. Она-де и гостей чаще принимает, и комната у неё больше и нарядней, и стенка-горка есть, а не доживающий свой век старый сервант, как у нас. Мама воспротивилась. Бабушка прищурилась, бровью дёрнула и пошла прочь из комнаты, но, обернувшись на пороге, тихо процедила сквозь зубы: «Посмотрю я, как ты из них пить будешь». Вышла и даже дверью не хлопнула. Я, пятилетка, только тяжко вздохнуть успела. Дзынь! Дзынь! Дзынь! — бокалы в закрытом серванте покрылись мелкой сеткой трещин, и все разом сыпанули битым стеклом. Только тонкие стройные ножки блестели свежими сколами на верхушке.
Связана с бабушкой (как я думаю) и ещё одна история, которую мама рассказала мне в приступе откровенности. Она, совсем молодая тогда девчонка, вместе с подругами затеяла то ли гадания, то ли духовызывания, то ли ещё что из этой серии. Дело происходило в глухой крымской деревушке. Из жителей деревни на тот момент осталось с полдюжины древних старух да полстолька же стариков. В хозяйстве никого, кроме чахлых кур не было. Подруги заехали к маме, чтобы помочь упаковать вещи — бабушке квартиру дали.
Чаю, значит, напились, сидят, гадают. Бабушка не любила весь этот гомон, хохот, как с вечера ушла к себе в закуток, так и не показывалась. С маленьким окошком закуток, с единственной дверью, ведшей в зал, где сидели девчонки. Время позднее, но до полуночи ещё сколько-то времени было. Ну, в такое время чем лучше всего заниматься? Духов вызывать, конечно! Вызвали. То ли иголкой там как-то маячили, то ли блюдцем, я не помню деталей, но в самый торжественный момент, когда все наговоры уже были произнесены и пятеро смехотушек затаили дыхание… ничего не произошло. Ну, то есть часы зловеще не начали отбивать неправильное время, в окна не заглядывали чёрные тени, свет не мигал, а блюдце не пошевелилось, хоть и толкали его девичьи пальцы старательно. Видимо, векторы приложения сил как-то друг друга скомпенсировали.
Ну и ладно, решили девицы, на нет и суда нет. Надо бы ещё чайку заварить… Открылась дверь. Не внутрь, а наружу дверь открылась (как ей конструкцией и предназначалось). В зал вошла свинья. Не толстая упитанная хавронья с весёлым пятачком, а… поджарая какая-то, стройная, что ли. И большая, несоразмерно большая для свиньи. Щетина чёрная, клыки белые, но при этом грязные какие-то. Всхрюкнула зло, да и побежала к столу, за которым гадальщицы сидели. Эх, говорит мама, как они из-за этого стола порскнули! Тараканы так от внезапно зажегшегося света не бегают! Кто на стол, кто в шкаф пустой, а кто и НА шкаф взметнулся. Свинья табуретки раскидала, окинула взглядом зал, пятаком поводила — и на выход. Двери, правда, за собой не закрыла, невоспитанное животное.
Со смехом мне мама об этом рассказывала, но не с весёлым, а несколько нервным. И оглядывалась постоянно.
Необъяснёнными остались несколько моментов. Кто к дому подошёл, так, что собака во дворе и не взрыкнула на пришлого? Кто дверь открыл? Откуда вообще взялась странная животина в селе, где последних курей доедали? И почему, кстати, бабушка на шум и визг вышла только тогда, когда маму трясущимися руками подруги со шкафа снимали? Кто ж знает… Папина мама была полной противоположностью своей сватье. Маленькая, домашняя, уютная какая-то. От бабуленьки всегда… будто свет исходил.
Страница
1 из 2
1 из 2
