Я лежал, мял о жёсткий диван лопатки, хрустел косточками и смотрел, как в оконном проёме вздувалась пузырем рябая штора. Набравшись воздуха с улицы, она цепляла стулья, стоящие спинками к окну, потом стол, заваленный несвежей одеждой и постельным бельём. Оконная створка, распахнутая настежь во двор, надоедливо скрипела. На подоконнике дрожала китайская роза и ещё какие-то жёлтые цветы в пластмассовых горшках, названия которых никак не всплывали в моей отяжелевшей неизвестно отчего голове.
Добавить в моё избранное
6 мин, 12 сек 395
— Слава Богу, — подумал я. — Ночь прошла благополучно, без падений на пол с кровати, нервных вздрагиваний и беспорядочных просыпаний в холодном поту. Интересно, который сейчас час?
Взгляд скользнул на стол, потом загулял по всем стенам комнаты. Сколько я не вращал глазами, нигде в комнате не увидел даже намёка на наличие циферблата. С сожалением вздохнул. Шторка продолжала надуваться как парус, по моему одутлому лицу суетливо метался прохладный утренний ветерок.
Когда мой взгляд зацепился за мрачный антикварный комод, стоявший угрюмо и загадочно в углу, вдруг слышу: «Трррр, шлёп, чирик, бумс, чирик…»; и ещё какие-то непонятные, далеко неквартирные звуки. С усилием отрываю потную, со слипшимися волосами голову от влажной и дурно пахнущей подушки и вижу воробья, распластавшегося на подоконнике.
Услышав как я завозился на диване, он, встрепенулся, ещё раз чирикнул, вспорхнул и снова — бумс головой об оконное стекло, шлёп (!) о подоконник. Обняв крыльями подоконник, воробей замигал глазами, как бы спрашивая у всего белого света: «Куда я попал?».
Оглядывая перепуганную до смерти птицу, вспомнил свою бабушку Настю, которая в детстве поучала меня:
— Воробей в хате — это к беде! Залетит, сразу гони её тряпкой, половой, в окно и ни в коем случае в дверь. Через неё она с собой на крыльях счастье унесёт. Воробей — безмозглая птица, не ведает, что творит.
Как назло в этот момент открывается дверь и в комнату с шарканьем тапочек вплывает какая-то девица. Воробей, видимо, увидев открытую дверь, вспорхнул с подоконника. Шмыг над её головой и был таков. Девица всплеснула руками:
— Тю! Шо тут у тебя происходит, папа?
Так я узнал, что я — отец, родитель и даже глава семьи. Теперь бы вспомнить, как меня зовут и сколько мне лет.
Лежу, не шолохнувшись. Зрачки мои лихорадочно гуляют по стенам. Девица вошла в комнату. Подошла к окну, отодвинула шторку и закрыла окно. Цветы на подоконнике перестали дрожать и замерли в неподвижности.
— Папа, у меня приятная для тебя новость: я беременна твоим внуком! Ты рад!?
Я встрепенулся также, как и тот воробей. Было бы рядом стекло — навернулся об него головой.
— Господи, доченька, — заорал я дико. — Нагуляла без мужа, теперь в подоле хочешь мне подарок принести!? Как ты могла!? Тебе же всего 17 лет! Я этого не вынесу!
Девица, округлив глаза, отпрянула от окна и медленно задом попятилась к двери.
— Ты что, папа! Мне уже 25 лет! И второй год замужем! Ты что плохо спал сегодня…?
Теперь я узнал, что у этой девицы есть муж. И, видимо, он подъедается у меня тут в соседней комнате на правах сожителя.
— Да? Не знал, — сделав мудрое лицо сказал я. — Это слышится очень сногсшибательно.
Под черепно-мозговой коркой пронеслась новая мысль:
— Интересно как его зовут? И какое имя у моей дочери?
— Вася! Вася! Иди сюда! — закричала, увеличивая размеры зрачков, дочь. — Мне страшно тут!
В дверь вваливается тело толстого мужика, бритого налысо, с круглой испитой физиономией. Он остановился.
Обвёл взглядом меня, потом перепуганную дочь. Высморкавшись в ладонь, говорит:
— Что это вы, Викентий Павлович, позволяете себе? Дочь перепугали… Меня чуть сейчас до инфаркта не довели. Мыслимое ли дело домочадцам с утра нервы трепать.
Теперь я узнал, как меня зовут. Это тоже хорошо. Настораживает только то, что этот Вася смотрит на меня наглыми, колючими глазами, как следователь-дознаватель. С ними — только в подворотню: грабить командировочных и отнимать у древних бабушек кошельки с пенсией.
— И что вы лежите!? — Продолжает он колоть меня глазами, обращаясь ко мне. — Скоро адвокат придёт.
— Зачем? — Интересуюсь.
— Будем оформлять дарственную на моё имя.
Моя рука тут же потянулась к сердцу. Там что-то закололо.
— Какую дарственную? — Спрашиваю я, сглотнув невольную слюну.
Девица с зятем Васей переглянулись. Мне показалось, что между ними бурей пронёсся электрический разряд в 1000 киловатт. Окажись я в эпицентре их пересечённых взглядов, наверняка превратился бы в пепел.
— Как какую? — Переспросила дочка.
— Вы что, батя, ополоумели, что ли? — Задаёт сложный вопрос зять. — Мы же с вами вчера договорились. Вы переделываете свой дом на меня, а я вам дарю свою гостинку однокомнатную в студенческом общежитии имени Патриса Лумумбы. Жалко, конечно, отдавать жильё в центре Москвы, но что поделаешь — родственные связи и забота о старшем поколении обязывают.
Услышав эти слова, снова вспомнил бабушку Настю и воробья, который приносит в дом несчастья и беды.
Подумал про себя:
— Вместе с зятем ко мне в дом заглянула не просто беда, а настоящее бя-ди-ща! Чёрт дёрнул этого балахманного воробья залететь в комнату!
Подавив в себе огнедышащие мысли, спрашиваю:
— Дети мои, вы любите друг друга?
Взгляд скользнул на стол, потом загулял по всем стенам комнаты. Сколько я не вращал глазами, нигде в комнате не увидел даже намёка на наличие циферблата. С сожалением вздохнул. Шторка продолжала надуваться как парус, по моему одутлому лицу суетливо метался прохладный утренний ветерок.
Когда мой взгляд зацепился за мрачный антикварный комод, стоявший угрюмо и загадочно в углу, вдруг слышу: «Трррр, шлёп, чирик, бумс, чирик…»; и ещё какие-то непонятные, далеко неквартирные звуки. С усилием отрываю потную, со слипшимися волосами голову от влажной и дурно пахнущей подушки и вижу воробья, распластавшегося на подоконнике.
Услышав как я завозился на диване, он, встрепенулся, ещё раз чирикнул, вспорхнул и снова — бумс головой об оконное стекло, шлёп (!) о подоконник. Обняв крыльями подоконник, воробей замигал глазами, как бы спрашивая у всего белого света: «Куда я попал?».
Оглядывая перепуганную до смерти птицу, вспомнил свою бабушку Настю, которая в детстве поучала меня:
— Воробей в хате — это к беде! Залетит, сразу гони её тряпкой, половой, в окно и ни в коем случае в дверь. Через неё она с собой на крыльях счастье унесёт. Воробей — безмозглая птица, не ведает, что творит.
Как назло в этот момент открывается дверь и в комнату с шарканьем тапочек вплывает какая-то девица. Воробей, видимо, увидев открытую дверь, вспорхнул с подоконника. Шмыг над её головой и был таков. Девица всплеснула руками:
— Тю! Шо тут у тебя происходит, папа?
Так я узнал, что я — отец, родитель и даже глава семьи. Теперь бы вспомнить, как меня зовут и сколько мне лет.
Лежу, не шолохнувшись. Зрачки мои лихорадочно гуляют по стенам. Девица вошла в комнату. Подошла к окну, отодвинула шторку и закрыла окно. Цветы на подоконнике перестали дрожать и замерли в неподвижности.
— Папа, у меня приятная для тебя новость: я беременна твоим внуком! Ты рад!?
Я встрепенулся также, как и тот воробей. Было бы рядом стекло — навернулся об него головой.
— Господи, доченька, — заорал я дико. — Нагуляла без мужа, теперь в подоле хочешь мне подарок принести!? Как ты могла!? Тебе же всего 17 лет! Я этого не вынесу!
Девица, округлив глаза, отпрянула от окна и медленно задом попятилась к двери.
— Ты что, папа! Мне уже 25 лет! И второй год замужем! Ты что плохо спал сегодня…?
Теперь я узнал, что у этой девицы есть муж. И, видимо, он подъедается у меня тут в соседней комнате на правах сожителя.
— Да? Не знал, — сделав мудрое лицо сказал я. — Это слышится очень сногсшибательно.
Под черепно-мозговой коркой пронеслась новая мысль:
— Интересно как его зовут? И какое имя у моей дочери?
— Вася! Вася! Иди сюда! — закричала, увеличивая размеры зрачков, дочь. — Мне страшно тут!
В дверь вваливается тело толстого мужика, бритого налысо, с круглой испитой физиономией. Он остановился.
Обвёл взглядом меня, потом перепуганную дочь. Высморкавшись в ладонь, говорит:
— Что это вы, Викентий Павлович, позволяете себе? Дочь перепугали… Меня чуть сейчас до инфаркта не довели. Мыслимое ли дело домочадцам с утра нервы трепать.
Теперь я узнал, как меня зовут. Это тоже хорошо. Настораживает только то, что этот Вася смотрит на меня наглыми, колючими глазами, как следователь-дознаватель. С ними — только в подворотню: грабить командировочных и отнимать у древних бабушек кошельки с пенсией.
— И что вы лежите!? — Продолжает он колоть меня глазами, обращаясь ко мне. — Скоро адвокат придёт.
— Зачем? — Интересуюсь.
— Будем оформлять дарственную на моё имя.
Моя рука тут же потянулась к сердцу. Там что-то закололо.
— Какую дарственную? — Спрашиваю я, сглотнув невольную слюну.
Девица с зятем Васей переглянулись. Мне показалось, что между ними бурей пронёсся электрический разряд в 1000 киловатт. Окажись я в эпицентре их пересечённых взглядов, наверняка превратился бы в пепел.
— Как какую? — Переспросила дочка.
— Вы что, батя, ополоумели, что ли? — Задаёт сложный вопрос зять. — Мы же с вами вчера договорились. Вы переделываете свой дом на меня, а я вам дарю свою гостинку однокомнатную в студенческом общежитии имени Патриса Лумумбы. Жалко, конечно, отдавать жильё в центре Москвы, но что поделаешь — родственные связи и забота о старшем поколении обязывают.
Услышав эти слова, снова вспомнил бабушку Настю и воробья, который приносит в дом несчастья и беды.
Подумал про себя:
— Вместе с зятем ко мне в дом заглянула не просто беда, а настоящее бя-ди-ща! Чёрт дёрнул этого балахманного воробья залететь в комнату!
Подавив в себе огнедышащие мысли, спрашиваю:
— Дети мои, вы любите друг друга?
