«Ну ладно, — подумал Аркадий Смирнитский, работая над новой главой нового романа ужасов, — Грэг пришёл к Аннете… для чего?»…
Добавить в моё избранное
5 мин, 12 сек 131
А потом обрывает беседу…»
Щёлк!
Хрусть-хрусть!
«…обрывает беседу, значит… да! Обрывает её топором… Топором? Не-э-эт…»
Щёлк! Хрусть-хрусть!
«Топором — слишком банально. Пусть он оборвёт её… ну, скажем… швейной машинкой. Значит, он поднимает машинку над головой обеими руками… но Аннета успела бы увернуться или съездить ему по шарам».
Щёлк! Хрусть-хрусть!
«Допустим. Так, так… Нет, пройдём мимо. И продолжим: он принёс швейную машинку… и под дулом пистолета-а… так-та-ак… Да! Под дулом пистолета, старого, шестизарядного, ага! Под этим дулом заставляет её, то есть Аннету, самой зашить себе…»
Щёлк! Хрусть-хрусть!
«…зашить себе, ну, скажем, как в классике, влагалище. А вдобавок и рот — почему нет? Хорошая идея! После чего принуждает её, не могущую терпеть боль, кричащую, умоляющую, истекающую кровью, прошить саму себя до смерти».
Щёлк! Хрусть-хрусть!
«М-да… Угу… угу… А хорошо! Только название придётся сменить с «Убиватель» на «Прошиватель». По-моему, неплохо!»
Хрусть-хрусть!
«Ну вот, изменщица и обманщица, манипуляторша и психически неуравновешанная молодая женщина с непомерными амбициями наказана… дальше?»
Хрусть-хрусть!
«Дальше Грэгу сносит крышу… к примеру, он пробует её кровь, и это пробуждает в нём инстинкт убийцы…»
Хрусть-хрусть!
«Что, опять название менять? На «Пробудившийся» там или ещё на какое?»
Хрусть-хрусть! Хрусть-хрусть!
«Нет, пока оставлю «Прошивателя»: Грэг же работает в компьютерной компании… Работал. Сисадмином. Пока его не уволили за хакерство: взломал счета компании, где трудился, и перевёл себе немного денежек… хи-хи».
Хрусть-хрусть!
«Так, хорошо, дальше… Дальше…»
Хрусть-хрусть! Хрусть-хрусть! Хрусть-хрусть!
«Дальше — предательство! — осенило Смирнитского. — Лучший друг предаёт его ради девушки — и находит смерть, естественно, от рук обиженного Прошивателя. Новая девушка предаёт его ради другого парня — и тоже погибает. Затем он убивает гипотетическую тёщу, мать, отца… за что-то, а может, ни за что… однако на этом не останавливается…»
Хрусть-хрусть-хрусть-хрусть-хрусть!
Количество и качество придуманных Аркадием смертоубийств росло в невозможной, неописуемой прогрессии, разве что чуть медленнее, чем гора скорлупы рядом с ним, справа от клавиатуры. Он машинально потянулся за новым орешком, но того не оказалось на месте.
«Закончились. Вот блин! Как всегда, на самом нужном месте».
Автор открыл магнитный ящик стола, нашарил вслепую пакетик и не смотря же достал прозрачную упаковку с круглыми предметами. Глядя лишь на монитор, он разорвал упаковку, вынул один кругляш, сунул его спокойному и холодному, как море тёмной зимней ночью, щелкунчику-роботу и, дождавшись знакомого «Щёлк!», положил в рот, и разгрыз.
Вернее, попытался разгрызть, поскольку вдруг ощутил треск ломаемых зубов и сопровождающую его резкую, особенно неприятную боль. Словно зуд и обморожение перемешались и, усилившись, пытались разрушить все зубы сразу, а заодно и челюсть. Во рту стало солоно, во рту появился привкус металла.
И, как вдруг понял А. Смирнитский, не только из-за крови, разумеется, тут же брызнувшей из ран.
Матерящийся и сплёвывающий слюну вперемешку с красным, особенно мерзко и жутко смотрящуюся сейчас, ночью, под свет настенной саморегулирующейся лампочки не самой последней модели, Смирнитский перевёл взгляд на то, что держал в руке. Глазам понадобилось некоторое время, чтобы сконцентрироваться на испачканной выделениями организма вещи, распознать её, послать сигнал в мозг и изумить его обладателя.
Смирнитский держал в руках пулю. Обычную, настоящую пулю от пистолета, наверное, «возрастом» два-три века, когда пистолетов-то как таковых и не существовало; это в век двадцатый и особенно двадцать первый началось повальное и активное производство, усовершенствование личного оружия и продвижение его в массы.
Но вот она, пуля, и Аркадий видит её. Это было невозможно.
Смирнитский быстро поднёс пакет с непонятным круглым содержимым ближе к глазам и принялся разглядывать, что лежало внутри…
Ну конечно! Круглые металлические шарики.
Откуда… откуда у него…
«Откуда у меня всё это?! Я не поклонник старого вооружения, и никто не дарил мне подобного. В мой рабочий кабинет без меня не заходит ни одна живая душа и не выходит также. Откуда же, чёрт возьми, в моём ящике взялись пули! Да ещё двух-трёх… или сколько им там… вековой давности!?»
И где орехи?
Бесконтрольно, ведомый, скорее, предчувствием или интуицией либо чем-то в этом роде, Смирнитский повернулся к роботу-щелкунчику в надежде увидеть рядом с тем потерянные, оброненные неизвестно, невероятно каким образом — да и не суть — орешки.
Щёлк!
Хрусть-хрусть!
«…обрывает беседу, значит… да! Обрывает её топором… Топором? Не-э-эт…»
Щёлк! Хрусть-хрусть!
«Топором — слишком банально. Пусть он оборвёт её… ну, скажем… швейной машинкой. Значит, он поднимает машинку над головой обеими руками… но Аннета успела бы увернуться или съездить ему по шарам».
Щёлк! Хрусть-хрусть!
«Допустим. Так, так… Нет, пройдём мимо. И продолжим: он принёс швейную машинку… и под дулом пистолета-а… так-та-ак… Да! Под дулом пистолета, старого, шестизарядного, ага! Под этим дулом заставляет её, то есть Аннету, самой зашить себе…»
Щёлк! Хрусть-хрусть!
«…зашить себе, ну, скажем, как в классике, влагалище. А вдобавок и рот — почему нет? Хорошая идея! После чего принуждает её, не могущую терпеть боль, кричащую, умоляющую, истекающую кровью, прошить саму себя до смерти».
Щёлк! Хрусть-хрусть!
«М-да… Угу… угу… А хорошо! Только название придётся сменить с «Убиватель» на «Прошиватель». По-моему, неплохо!»
Хрусть-хрусть!
«Ну вот, изменщица и обманщица, манипуляторша и психически неуравновешанная молодая женщина с непомерными амбициями наказана… дальше?»
Хрусть-хрусть!
«Дальше Грэгу сносит крышу… к примеру, он пробует её кровь, и это пробуждает в нём инстинкт убийцы…»
Хрусть-хрусть!
«Что, опять название менять? На «Пробудившийся» там или ещё на какое?»
Хрусть-хрусть! Хрусть-хрусть!
«Нет, пока оставлю «Прошивателя»: Грэг же работает в компьютерной компании… Работал. Сисадмином. Пока его не уволили за хакерство: взломал счета компании, где трудился, и перевёл себе немного денежек… хи-хи».
Хрусть-хрусть!
«Так, хорошо, дальше… Дальше…»
Хрусть-хрусть! Хрусть-хрусть! Хрусть-хрусть!
«Дальше — предательство! — осенило Смирнитского. — Лучший друг предаёт его ради девушки — и находит смерть, естественно, от рук обиженного Прошивателя. Новая девушка предаёт его ради другого парня — и тоже погибает. Затем он убивает гипотетическую тёщу, мать, отца… за что-то, а может, ни за что… однако на этом не останавливается…»
Хрусть-хрусть-хрусть-хрусть-хрусть!
Количество и качество придуманных Аркадием смертоубийств росло в невозможной, неописуемой прогрессии, разве что чуть медленнее, чем гора скорлупы рядом с ним, справа от клавиатуры. Он машинально потянулся за новым орешком, но того не оказалось на месте.
«Закончились. Вот блин! Как всегда, на самом нужном месте».
Автор открыл магнитный ящик стола, нашарил вслепую пакетик и не смотря же достал прозрачную упаковку с круглыми предметами. Глядя лишь на монитор, он разорвал упаковку, вынул один кругляш, сунул его спокойному и холодному, как море тёмной зимней ночью, щелкунчику-роботу и, дождавшись знакомого «Щёлк!», положил в рот, и разгрыз.
Вернее, попытался разгрызть, поскольку вдруг ощутил треск ломаемых зубов и сопровождающую его резкую, особенно неприятную боль. Словно зуд и обморожение перемешались и, усилившись, пытались разрушить все зубы сразу, а заодно и челюсть. Во рту стало солоно, во рту появился привкус металла.
И, как вдруг понял А. Смирнитский, не только из-за крови, разумеется, тут же брызнувшей из ран.
Матерящийся и сплёвывающий слюну вперемешку с красным, особенно мерзко и жутко смотрящуюся сейчас, ночью, под свет настенной саморегулирующейся лампочки не самой последней модели, Смирнитский перевёл взгляд на то, что держал в руке. Глазам понадобилось некоторое время, чтобы сконцентрироваться на испачканной выделениями организма вещи, распознать её, послать сигнал в мозг и изумить его обладателя.
Смирнитский держал в руках пулю. Обычную, настоящую пулю от пистолета, наверное, «возрастом» два-три века, когда пистолетов-то как таковых и не существовало; это в век двадцатый и особенно двадцать первый началось повальное и активное производство, усовершенствование личного оружия и продвижение его в массы.
Но вот она, пуля, и Аркадий видит её. Это было невозможно.
Смирнитский быстро поднёс пакет с непонятным круглым содержимым ближе к глазам и принялся разглядывать, что лежало внутри…
Ну конечно! Круглые металлические шарики.
Откуда… откуда у него…
«Откуда у меня всё это?! Я не поклонник старого вооружения, и никто не дарил мне подобного. В мой рабочий кабинет без меня не заходит ни одна живая душа и не выходит также. Откуда же, чёрт возьми, в моём ящике взялись пули! Да ещё двух-трёх… или сколько им там… вековой давности!?»
И где орехи?
Бесконтрольно, ведомый, скорее, предчувствием или интуицией либо чем-то в этом роде, Смирнитский повернулся к роботу-щелкунчику в надежде увидеть рядом с тем потерянные, оброненные неизвестно, невероятно каким образом — да и не суть — орешки.
