Жил да был старик со старухой. Поехал об Офанасьеве дни в гости со старухой. Сели рядом, стали говорить ладом. Ехали-поехали — по ногам дорогой. Хлебесь кобылу бичом трое-узлым. Угнал, думал, верст пять-шесть, оглянулся: тут и есть (еще и с места не подался). Дорога худая, гора крутая, телега немазаная.
Добавить в моё избранное
2 мин, 21 сек 63
Ехал-попоехал, до бору доехал. В бору стоит семь берез, восьмая — сосна виловата. На той сосне виловатой кокуши-цагорюшица гнездо свила и детей свела. Негде взялась скоробогатая птица, погуменная сова — серы бока, голубые глаза, портеное подоплечье, суконный заворотник, нос крючком, глаза по ложке, как у сердитой кошки. Гнездо разорила, и детей спогубила, и в землю схоронила.
Пошла кокушица, пошла горюшица с просьбой к зую праведному. Зуй праведной по песочку гуляет, чулочки обувает, сыромятные коты. Наряжает синичку-россылочку, воробушка-десятника к царю-лебедю, к гусю-исправнику, грачу-становому, к ястребу-уряднику, к тетереву польскому — старосте мирскому.
Собрались все чиновники и начальники: царь-лебедь, гусь-губернатор, павин-архирей, коршун-исправник, грач-становой, ястреб-урядник, тетерев польской — староста мирской, синичка-россылочка, воробей-десятник и из уездного суда тайна полиция: сыч и сова, орел и скопа. «Что есть на белом свете за скоробогатая птица — погуменная сова, белы бока, голубьиз глаза, портеное подоплечье, суконной заворотник?»
И добрались, что ворона.
И присудили ворону наказать: стряхнули ко грядке ногами и зачали секчи по мягким местам — по ледвеям. И ворона возмолилася: «Кар-каратаите, мое тело тарата-ите, никаких вы свидетелей не спрошаете!» — «Кто у тя есть свидетель?» — «У меня есть свидетель воробей», — «Знаем мы твоего воробья, ябедника, и клеветника, и потаковщика! Крестьянин поставил нову избу — воробей прилетит, дыр навертит; крестьянин избу затопляет, тепло в избу пропущает, а воробей на улицу выцущает… Неправильного свидетеля сказала ворона!»
И ворону наказывают пуще и того.
И ворона возмолилася: «Кар-каратаите, мое тело таратаите, никаких вы свидетелей не спрошаете!» — «Кто у тя есть свидетель?» — «У меня есть свидетель — жолна».— «Знаем мы твою жолну — ябедницу, клеветницу и потаковщицу! Стоит в раменье липа, годится на божий лик и на иконостас. Жолна прилетит, дыр навертит; дождь пошел, липа изгнила, не годится на иконостас; после того и лопаты из нее не сделати! Неправильного свидетеля опять сказала!»
И пуще того ворону стегают по ледвеям и по передку! Опять ворона возмолилась: «Кар-каратаите, мое тело таратаите, никаких вы свидетелей не спрошаете!» — «Кто у тя есть свидетель?» — «У меня есть свидетель последний — дятел».— «Знаем мы твоего дятла — ябедника, клеветника и потаковщика! Крестьянин загородил новый огород: и дятел прилетел, жердь передолбил, и две передолбил, и три передолбил; дождь пошел, огород расселся и развалился; крестьянин скот на улицу выпущает, дятел в поле пропущает!»
И ворону наказали, от грядки отвязали. Ворона крылышки разбросала, лапочки раскидала: «Из-за кокушицы — из-за горюшицы, из-за ябедницы я, ворона-праведница… Ничем крестьянина не обижаю: поутру рано на гумнешке вылетаю, крылышками разметаю, лапочками разгребаю — тем себе и пищу добываю! Она — кокушица, она — горюшица, она — ябедница, она — клеветница! Крестьянин нажал один суслон — кокушица прилетит и тот одолбит! Больше того — под ноги спустит!»
И выслушали воронины слова. И ворону подхватили, на красный стул посадили. Кокушицу-горюшицу, в наказание ей, в темный лес отправили на тридцать лет: поглянется — живи весь век!
И теперь кокушка в лесу проживает и гнезда не знает.
Пошла кокушица, пошла горюшица с просьбой к зую праведному. Зуй праведной по песочку гуляет, чулочки обувает, сыромятные коты. Наряжает синичку-россылочку, воробушка-десятника к царю-лебедю, к гусю-исправнику, грачу-становому, к ястребу-уряднику, к тетереву польскому — старосте мирскому.
Собрались все чиновники и начальники: царь-лебедь, гусь-губернатор, павин-архирей, коршун-исправник, грач-становой, ястреб-урядник, тетерев польской — староста мирской, синичка-россылочка, воробей-десятник и из уездного суда тайна полиция: сыч и сова, орел и скопа. «Что есть на белом свете за скоробогатая птица — погуменная сова, белы бока, голубьиз глаза, портеное подоплечье, суконной заворотник?»
И добрались, что ворона.
И присудили ворону наказать: стряхнули ко грядке ногами и зачали секчи по мягким местам — по ледвеям. И ворона возмолилася: «Кар-каратаите, мое тело тарата-ите, никаких вы свидетелей не спрошаете!» — «Кто у тя есть свидетель?» — «У меня есть свидетель воробей», — «Знаем мы твоего воробья, ябедника, и клеветника, и потаковщика! Крестьянин поставил нову избу — воробей прилетит, дыр навертит; крестьянин избу затопляет, тепло в избу пропущает, а воробей на улицу выцущает… Неправильного свидетеля сказала ворона!»
И ворону наказывают пуще и того.
И ворона возмолилася: «Кар-каратаите, мое тело таратаите, никаких вы свидетелей не спрошаете!» — «Кто у тя есть свидетель?» — «У меня есть свидетель — жолна».— «Знаем мы твою жолну — ябедницу, клеветницу и потаковщицу! Стоит в раменье липа, годится на божий лик и на иконостас. Жолна прилетит, дыр навертит; дождь пошел, липа изгнила, не годится на иконостас; после того и лопаты из нее не сделати! Неправильного свидетеля опять сказала!»
И пуще того ворону стегают по ледвеям и по передку! Опять ворона возмолилась: «Кар-каратаите, мое тело таратаите, никаких вы свидетелей не спрошаете!» — «Кто у тя есть свидетель?» — «У меня есть свидетель последний — дятел».— «Знаем мы твоего дятла — ябедника, клеветника и потаковщика! Крестьянин загородил новый огород: и дятел прилетел, жердь передолбил, и две передолбил, и три передолбил; дождь пошел, огород расселся и развалился; крестьянин скот на улицу выпущает, дятел в поле пропущает!»
И ворону наказали, от грядки отвязали. Ворона крылышки разбросала, лапочки раскидала: «Из-за кокушицы — из-за горюшицы, из-за ябедницы я, ворона-праведница… Ничем крестьянина не обижаю: поутру рано на гумнешке вылетаю, крылышками разметаю, лапочками разгребаю — тем себе и пищу добываю! Она — кокушица, она — горюшица, она — ябедница, она — клеветница! Крестьянин нажал один суслон — кокушица прилетит и тот одолбит! Больше того — под ноги спустит!»
И выслушали воронины слова. И ворону подхватили, на красный стул посадили. Кокушицу-горюшицу, в наказание ей, в темный лес отправили на тридцать лет: поглянется — живи весь век!
И теперь кокушка в лесу проживает и гнезда не знает.
