Добавить в моё избранное
13 мин, 47 сек 193
Я, — говорит, — сижу далеко, в отдаленности, а она больше всех знает. Я тебе клубочек дам, а ты коня береги, никому не отдавай, поезжай на коне только за клубочком».
Катится клубочек, катится, а он за ним едет. Прикатился к избушке на курьей ножке, на петушьей головке. Он и говорит: «Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, ко мне воротами!»
Вошел он в избушку, а там сидит такая же старушка: «Фу, фу, — говорит, — русский дух, третий год и третий молодец идет, все царски сыновья в путь-дорогу идут, а сами не знают, куда идут и как оттуда выйти! Ну, ладно, — говорит, — не тужи, я тебе немножко помогу. Теперь я тебе дам вицу, ты эту вицу никому не отдавай, а все в карман пихай. Будет беда, — говорит, — тебе, так ты махни этой вицой на праву руку, а пока беды нет, держи в кармане, ею не шевели».
Дала ему и яйцо. Ехал он, ехал, прикатилось яйцо к избушке на курьей ножке, на петушьей головке. Говорит он: «Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, а ко мне воротами!» Избушка повернулась, зашел от туда, там сидит старуха: нос на печке, глаза на поличке, губами горшки волочит, языком печь пашет. «Фу, фу, — говорит, — опять русский дух, все идут царевичи в одну кучу. Ладно, — говорит, — царевич, я тебе помогу». В бане помыла, напоила, накормила и спать уложила. «Отдохни, — говорит, — а я тебя в путь-дорогу направлю».
Она дала ему бутылочку и сказала: «Эту бутылочку, — говорит, — склади в карман и никуда ее не бросай и не давай, а как пойдешь кушать, эту жидкость выпей всю. А коня, — говорит, — оставь, ведь его там съест Ворон Воронович».
Дала она ему колечко. Покатилось колечко, а он за ним идет. Прикатилось колечко прямо к сестрину крылечку. Вышла она его встречать: «Ой ты, братик, ты, голубушка, куда ты, — говорит, — идешь! Все братья здесь косточки в мешке оставили, и ты оставишь». Провела она его в избу: «Лежи, — говорит, — под кроватью, пока не прилетел Ворон Воронович».
Вдруг летит, как гром гремит, влетел в избу через угол. «Фу, фу, — говорит, — третий год, третий гость. Выходи, а то худо будет! Я, — говорит, — сильно есть хочу, хлеба больше неси. Выходи, нечего ухораниваться!»
Вышел Арапулко, выпил он из бутылки. Сели есть. Зять один, второй хлеб, третий, четвертый, пятый, шестой хлеб за щеку, седьмым подпихивает. «А ты, — говорит он шурину, — чего не ешь?» «А я, — говорит, — успею наистись». Один, второй третий, четвертый, глядь — уж девятым подпихивает! А тот уж поглядывает на него: «Поди, — говорит, жена, натопи баню да накали три железных прута досиня»
Пошла сестра, плачет, плачет — последнего брата погубит!
Истопила она баню, пошли зять с шурином. Заходят в баню. Зять и говорит: «Поди-ко ты париться». — «А я, — говорит, — не люблю пару, поди-ка ты сам».
Зять хотел шурина схватить, да от полу не мог оторвать. Опять спорят. Зять не может оторвать его. Схватил Арапулко зятя, бросил на полки, вицу выхватил и голову срубил. Приходит и говорит сестре: «Поди, — говорит, — сестрица, собери косточки мужа, никуда не убирай, а прямо в землю пихай, да поглубже туда».
Та и рада радешенька! Запихали в землю, что и ворона духу не слыхать. А эти косточки братьев взяли, поплакали. Вдруг ей на плечо ворон сел. Она и говорит ему: «Ворон, ворон, слетай-ко, где мертвое и живое озеро, я тебе дам два пузырька, принеси мне мертвой и живой воды».
Слетал ворон, принес этой воды. Мертвой водой сбрызнули — косточки собрались в кучу, а живой водой сбрызнули — братья живы стали. Сестра пошла и говорит: «У нас есть еще терем и конюшня».
Взяли терем в яйцо, а конюшню в кольцо, собрались и пошли путем-дорогою. Пришли к бабушке, ее поблагодарили, заплатили, взяли коня и пошли. Так они дошли до второй и до первой бабушки. Приехали домой, а царь с царицею уж совсем остарели, ослепли — так плакали по ним, что стали слепы. Они плачут, что не могут видеть своих детей. А сестра-то захватила с собой мертвую и живую воду. Помазали они им глаза, и те очунились. Тут они обрадовались.
Сестра замуж вышла, братья женились. Царь с царицей померли по старости, а те еще живут и нас переживут.
Вот и сказка вся, белоглазка вся, больше сказывать нельзя. Щука да елец, да и сказке конец.
Катится клубочек, катится, а он за ним едет. Прикатился к избушке на курьей ножке, на петушьей головке. Он и говорит: «Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, ко мне воротами!»
Вошел он в избушку, а там сидит такая же старушка: «Фу, фу, — говорит, — русский дух, третий год и третий молодец идет, все царски сыновья в путь-дорогу идут, а сами не знают, куда идут и как оттуда выйти! Ну, ладно, — говорит, — не тужи, я тебе немножко помогу. Теперь я тебе дам вицу, ты эту вицу никому не отдавай, а все в карман пихай. Будет беда, — говорит, — тебе, так ты махни этой вицой на праву руку, а пока беды нет, держи в кармане, ею не шевели».
Дала ему и яйцо. Ехал он, ехал, прикатилось яйцо к избушке на курьей ножке, на петушьей головке. Говорит он: «Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, а ко мне воротами!» Избушка повернулась, зашел от туда, там сидит старуха: нос на печке, глаза на поличке, губами горшки волочит, языком печь пашет. «Фу, фу, — говорит, — опять русский дух, все идут царевичи в одну кучу. Ладно, — говорит, — царевич, я тебе помогу». В бане помыла, напоила, накормила и спать уложила. «Отдохни, — говорит, — а я тебя в путь-дорогу направлю».
Она дала ему бутылочку и сказала: «Эту бутылочку, — говорит, — склади в карман и никуда ее не бросай и не давай, а как пойдешь кушать, эту жидкость выпей всю. А коня, — говорит, — оставь, ведь его там съест Ворон Воронович».
Дала она ему колечко. Покатилось колечко, а он за ним идет. Прикатилось колечко прямо к сестрину крылечку. Вышла она его встречать: «Ой ты, братик, ты, голубушка, куда ты, — говорит, — идешь! Все братья здесь косточки в мешке оставили, и ты оставишь». Провела она его в избу: «Лежи, — говорит, — под кроватью, пока не прилетел Ворон Воронович».
Вдруг летит, как гром гремит, влетел в избу через угол. «Фу, фу, — говорит, — третий год, третий гость. Выходи, а то худо будет! Я, — говорит, — сильно есть хочу, хлеба больше неси. Выходи, нечего ухораниваться!»
Вышел Арапулко, выпил он из бутылки. Сели есть. Зять один, второй хлеб, третий, четвертый, пятый, шестой хлеб за щеку, седьмым подпихивает. «А ты, — говорит он шурину, — чего не ешь?» «А я, — говорит, — успею наистись». Один, второй третий, четвертый, глядь — уж девятым подпихивает! А тот уж поглядывает на него: «Поди, — говорит, жена, натопи баню да накали три железных прута досиня»
Пошла сестра, плачет, плачет — последнего брата погубит!
Истопила она баню, пошли зять с шурином. Заходят в баню. Зять и говорит: «Поди-ко ты париться». — «А я, — говорит, — не люблю пару, поди-ка ты сам».
Зять хотел шурина схватить, да от полу не мог оторвать. Опять спорят. Зять не может оторвать его. Схватил Арапулко зятя, бросил на полки, вицу выхватил и голову срубил. Приходит и говорит сестре: «Поди, — говорит, — сестрица, собери косточки мужа, никуда не убирай, а прямо в землю пихай, да поглубже туда».
Та и рада радешенька! Запихали в землю, что и ворона духу не слыхать. А эти косточки братьев взяли, поплакали. Вдруг ей на плечо ворон сел. Она и говорит ему: «Ворон, ворон, слетай-ко, где мертвое и живое озеро, я тебе дам два пузырька, принеси мне мертвой и живой воды».
Слетал ворон, принес этой воды. Мертвой водой сбрызнули — косточки собрались в кучу, а живой водой сбрызнули — братья живы стали. Сестра пошла и говорит: «У нас есть еще терем и конюшня».
Взяли терем в яйцо, а конюшню в кольцо, собрались и пошли путем-дорогою. Пришли к бабушке, ее поблагодарили, заплатили, взяли коня и пошли. Так они дошли до второй и до первой бабушки. Приехали домой, а царь с царицею уж совсем остарели, ослепли — так плакали по ним, что стали слепы. Они плачут, что не могут видеть своих детей. А сестра-то захватила с собой мертвую и живую воду. Помазали они им глаза, и те очунились. Тут они обрадовались.
Сестра замуж вышла, братья женились. Царь с царицей померли по старости, а те еще живут и нас переживут.
Вот и сказка вся, белоглазка вся, больше сказывать нельзя. Щука да елец, да и сказке конец.
Страница
5 из 5
5 из 5
