Жил-был крестьянин, и жена у него умерла, а хозяйством и всем в доме заведовала дочь. Вдруг на старости лет вздумал крестьянин жениться; сколько дочь его ни просила и сколько соседи ни отговаривали — нет-таки, не послушался, женился. Да и женился-то еще на злой вдове, у которой была такая же злая дочь. Скоро увидел старик, что новая жена его и падчерица были и глупые и злые. Крестьянину и его дочери житья не стало, сколько бедная Аннушка ни работала, не могла угодить мачехе.
Добавить в моё избранное
7 мин, 39 сек 133
Недалеко от деревни был лес, о котором рассказывали множество страшных рассказов, и крестьяне боялись рубить в нем дрова и без крайней надобности даже и не ходили туда. Раз как-то крестьянин Пахом похвастался, что он нарубит в лесу дров. Вот поехал за дровами, нарубил воз дров и уж хотел ехать домой, как вдруг откуда ни возьмись — старик, старый-престарый, борода седая до колен, глаза так и светятся, как угли, и закричал на Пахома: «Как ты смел рубить дрова в моем заповедном лесу?» Бедный Пахом испугался, упал старику в ноги, стал просить прощенья и кое-как умилостивил его. «Так и быть, — сказал старик, — на первый раз тебя прощаю, а вперед смотри! Скажи всем мужикам, что если кто осмелится заехать ко мне рубить дрова, то я до тех пор молодца не отпущу, пока не сроет он — вон, видишь? — этой горы и не засыплет оврага, что под горой; а землю будет он возить на волках и на медведях. Ведь в моем лесу их довольно, они получше ваших кляч. Поезжай домой да не забудь, что я говорил».
Пахом ударил по лошаденке да без оглядки из лесу погоняет, и уж только когда подъехал к деревне, оглянулся посмотреть: не гонится ли за ним старик? Добравшись до дому, забился он на печь и со страху трои сутки пролежал на печи. Как рассказал он потом мужикам — полно с тех пор ездить в лес за дровами, а бабы перестали ходить за грибами и за ягодами в лес: все боялись, что старик заставит копать гору да возить землю на волках и медведях, а может — еще и самих будет запрягать. Другие говорили, будто старик лесной с рогами, а на пальцах у него когти. Молодые ребята не верили и смеялись, а все-таки в лес не ходили.
Мачеха осердилась однажды на Аннушку и говорит мужу: «Федот! Отвези ее в лес, а уж я с ней более жить не хочу!» Федот прикрикнул на жену, но та схватила помело, а падчерица кочергу, и бросились на него. Он испугался и согласился отвезти в лес Аннушку. Она и сама сказала отцу: «Отвези меня, батюшка! Здесь житье мое такое горькое, что уж и в лесу будет мне лучше!»
Поплакал старик, запряг лошаденку, посадил дочь в телегу и повез в лес. На дорогу Аннушке мачеха дала краюшку хлеба.
Приехавши в лес, Федот простился с дочерью, благословил ее и сказал: «Ну, дитятко, оставайся с богом! Может, тебе здесь будет лучше и ты будешь жива и здорова, а через три дня я тебя проведаю!»
Старик сел в тележку и поехал домой, а Аннушка пошла по тропинке, в лес, стала брать ягоды, долго ходила по лесу и видит — стоит избушка. Аннушка подошла к дверям, постучалась — нет ни ответа, ни привета. Благословись, отворила она дверь и вошла в избушку. Вошедши в избушку, осмотрелась она — нет никого. В одном углу стоял стол и кругом лавки, а в другом углу стояла самопрялка и лежала куча льна. Аннушка села на лавку. На дворе уже смеркалось; поела она хлебца, легла — не спится бедняжке; и вот она засветила лучину и сидит, подгорюнясь.
В полночь дверь отворилась, и в избушку вошел старик — седенький, старенький, опирается на костыль — и сказал Аннушке: «Здравствуй, красная девица!» — «Здравствуй, дедушка!» — отвечала Аннушка. «Как ты зашла сюда, волею или неволею?» Аннушка рассказала ему, что мачеха велела ее отвезти в лес. «Ну, красная девица, дам я тебе работу. Вот видишь кучу льна? Так напряди мне ниток, вытки холст и сшей рубашку, а завтра я к тебе приду. Если рубашка не будет готова, так тебе будет худо, а теперь прощай».
Старик ушел.
Залилась Аннушка горькими слезами и думает: «Где мне в одни сутки напрясть ниток, выткать холст и сшить рубашку! Посмотрю, однако ж, пусть, по крайней мере, старик увидит, что я не ленилась».
Вот Аннушка взяла самопрялку, навязала льна и начала прясть. Веретенцы так и вертятся, только-то успевай нитки поправлять. К утру Аннушка испряла весь лен и задумалась: как ей ткать холст, у нее нет станка? Подумала-подумала — ну, что будет, то будет — и задремала.
Когда Аннушка проснулась, солнышко было уже высоко, перед ней на столе стояло разное кушанье, а возле окошка стояли стан и кросна совсем готовые — садись да тки.
Аннушка пошла сначала к ручейку, который протекал близ избушки, умылась, помолилась богу, отобедала, собрала со стола и села ткать. Вот челнок у нее так и прыгает взад и вперед, и к вечеру холст был готов. Соткала она холст, скроила рубашку и принялась шить. Аннушка шьет, а время идет, ночь уж давно наступила, и вот она того и ждет, что дверь отворится и старик войдет в избушку.
Только что Аннушка успела закрепить последний стежок, старик вошел. «Ну, что? Сшила рубашку?» — спросил старик. Аннушка подала ему рубашку. «Спасибо, красная девица, а за твою службу хочу я тебя наградить. Ты говорила мне, что у тебя мачеха злая? Хочешь ли, пошлю я своих волков и медведей, они съедят ее и с дочерью?» — «Нет, дедушка, не трогай их, а когда батюшка приедет проведать меня, то я попрошу его отпустить меня жить в люди: ведь я умею все делать, служить буду хорошо, и мне житье будет хорошее». — «Если так, пусть будет по-твоему.
Пахом ударил по лошаденке да без оглядки из лесу погоняет, и уж только когда подъехал к деревне, оглянулся посмотреть: не гонится ли за ним старик? Добравшись до дому, забился он на печь и со страху трои сутки пролежал на печи. Как рассказал он потом мужикам — полно с тех пор ездить в лес за дровами, а бабы перестали ходить за грибами и за ягодами в лес: все боялись, что старик заставит копать гору да возить землю на волках и медведях, а может — еще и самих будет запрягать. Другие говорили, будто старик лесной с рогами, а на пальцах у него когти. Молодые ребята не верили и смеялись, а все-таки в лес не ходили.
Мачеха осердилась однажды на Аннушку и говорит мужу: «Федот! Отвези ее в лес, а уж я с ней более жить не хочу!» Федот прикрикнул на жену, но та схватила помело, а падчерица кочергу, и бросились на него. Он испугался и согласился отвезти в лес Аннушку. Она и сама сказала отцу: «Отвези меня, батюшка! Здесь житье мое такое горькое, что уж и в лесу будет мне лучше!»
Поплакал старик, запряг лошаденку, посадил дочь в телегу и повез в лес. На дорогу Аннушке мачеха дала краюшку хлеба.
Приехавши в лес, Федот простился с дочерью, благословил ее и сказал: «Ну, дитятко, оставайся с богом! Может, тебе здесь будет лучше и ты будешь жива и здорова, а через три дня я тебя проведаю!»
Старик сел в тележку и поехал домой, а Аннушка пошла по тропинке, в лес, стала брать ягоды, долго ходила по лесу и видит — стоит избушка. Аннушка подошла к дверям, постучалась — нет ни ответа, ни привета. Благословись, отворила она дверь и вошла в избушку. Вошедши в избушку, осмотрелась она — нет никого. В одном углу стоял стол и кругом лавки, а в другом углу стояла самопрялка и лежала куча льна. Аннушка села на лавку. На дворе уже смеркалось; поела она хлебца, легла — не спится бедняжке; и вот она засветила лучину и сидит, подгорюнясь.
В полночь дверь отворилась, и в избушку вошел старик — седенький, старенький, опирается на костыль — и сказал Аннушке: «Здравствуй, красная девица!» — «Здравствуй, дедушка!» — отвечала Аннушка. «Как ты зашла сюда, волею или неволею?» Аннушка рассказала ему, что мачеха велела ее отвезти в лес. «Ну, красная девица, дам я тебе работу. Вот видишь кучу льна? Так напряди мне ниток, вытки холст и сшей рубашку, а завтра я к тебе приду. Если рубашка не будет готова, так тебе будет худо, а теперь прощай».
Старик ушел.
Залилась Аннушка горькими слезами и думает: «Где мне в одни сутки напрясть ниток, выткать холст и сшить рубашку! Посмотрю, однако ж, пусть, по крайней мере, старик увидит, что я не ленилась».
Вот Аннушка взяла самопрялку, навязала льна и начала прясть. Веретенцы так и вертятся, только-то успевай нитки поправлять. К утру Аннушка испряла весь лен и задумалась: как ей ткать холст, у нее нет станка? Подумала-подумала — ну, что будет, то будет — и задремала.
Когда Аннушка проснулась, солнышко было уже высоко, перед ней на столе стояло разное кушанье, а возле окошка стояли стан и кросна совсем готовые — садись да тки.
Аннушка пошла сначала к ручейку, который протекал близ избушки, умылась, помолилась богу, отобедала, собрала со стола и села ткать. Вот челнок у нее так и прыгает взад и вперед, и к вечеру холст был готов. Соткала она холст, скроила рубашку и принялась шить. Аннушка шьет, а время идет, ночь уж давно наступила, и вот она того и ждет, что дверь отворится и старик войдет в избушку.
Только что Аннушка успела закрепить последний стежок, старик вошел. «Ну, что? Сшила рубашку?» — спросил старик. Аннушка подала ему рубашку. «Спасибо, красная девица, а за твою службу хочу я тебя наградить. Ты говорила мне, что у тебя мачеха злая? Хочешь ли, пошлю я своих волков и медведей, они съедят ее и с дочерью?» — «Нет, дедушка, не трогай их, а когда батюшка приедет проведать меня, то я попрошу его отпустить меня жить в люди: ведь я умею все делать, служить буду хорошо, и мне житье будет хорошее». — «Если так, пусть будет по-твоему.
Страница
1 из 2
1 из 2
