Вот уже пять лет я каждый год вижу один и тот же сон. Он снится мне в одну и ту же ночь — с четырнадцатого на пятнадцатое января. Я понятия не имею, почему дата именно эта, и уж тем более — почему мне становится так не по себе, когда я просыпаюсь. Хотя не по себе — это мягко сказано: ещё около семи-девяти дней после этого я хожу сам не свой; у меня болит всё тело, и на душе зябко и неспокойно.
Добавить в моё избранное
8 мин, 6 сек 133
Сон буквально отнимает у меня больше недели жизни: в этот промежуток я ужасно сплю, плохо работаю и совсем не могу ни с кем общаться. И, главное, я действительно ощущаю ужасные боли в теле и с трудом хожу. Я не имею ни малейшего представления, почему так происходит, и почему этот сон стал приходить мне, но почти больше всего на свете я мечтаю от него избавиться. К врачу мне идти не хочется, да и не верю я в то, что врачи могут помогать в подобных делах, потому справляться решил самостоятельно.
С тех пор, как я запомнил дату этого сна, каждый раз я стараюсь приложить все усилия, чтобы не уснуть в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое января. Но все попытки оказываются тщетными: я отключаюсь перед телевизором или засыпаю почти под утро, вернувшись из клуба или бара. И сон, рано или поздно, всегда начинается.
А сон у меня такой.
Я просыпаюсь будто бы дома в своей постели и понимаю, что опаздываю на работу. Подрываюсь с кровати, в спешке бегу умываться и одеваться. Долго ищу бритву и впопыхах не могу попасть ногой в брючину. Мне безумно хочется пить, потому что в квартире почему-то очень жарко, и я залетаю на кухню и наливаю из зелёного пластикового графина воды в гранёный стакан. Я начинаю жадно пить и вдруг слышу позади себя детский смех. От испуга я роняю стакан и оглядываюсь. Сзади меня никого нет, да и не может быть: дома я один, но смех становится всё более громким и почти оглушает меня. Я бегу в комнату, чтобы проверить, откуда может доноситься этот звук, но компьютер и телевизор выключены и будто насмешливо смотрят на меня погасшими экранами. Смех продолжается: теперь он то раздаётся над самым ухом, то слышится будто издалека. У моих соседей, насколько я знаю, детей нет. По крайней мере, таких громких и невоспитанных. Я выглядываю на лестничную клетку — там тишина и покой. Но в моей квартире снова и снова кто-то заливается утробным зловещим и уже совсем не детским хохотом.
Сам я ничего смешного не вижу и в ужасе хватаю портфель, накидываю пальто и выбегаю на улицу, с силой захлопнув дверь.
По дороге на работу я немного успокаиваюсь и приступаю к делам: много срочного, и о глупостях думать некогда. Работаю я без перерыва на обед: хоть на улице и зима, в помещении так жарко, что я могу только пить. Аппарат с водой стоит прямо рядом с моим столом, и отлучаться мне не приходится. Наконец, я решаю сделать небольшой перерыв, понимая, что потрудился очень хорошо, и время, скорее всего, если не вечернее, то уже точно давным-давно перевалило за полдень. Я смотрю на часы и с удивлением обнаруживаю, что сейчас всего одиннадцать утра, будто бы в офис я явился всего час назад. Я точно знаю, что за час не смог бы переделать столько дел. Но я не ошибаюсь: и компьютерные, и настенные часы показывают ровно одиннадцать часов. Я раздосадованно смотрю на них: одиннадцать-ноль-одна. Ноль-две.
Я беру себя в руки и хочу выйти из кабинета, чтобы проверить другие часы, но вдруг выключается свет, а с ним и все электроприборы. Я встаю и собираюсь пойти спросить у коллег, что случилось. Однако дверь мне преграждает наша секретарша. Она одета в свой обычный брючный костюм и туфли-лодочки. На шее — аккуратный кулончик. Только вот вместо лица у неё — монитор. Обычный монитор японской фирмы вместо головы нашей секретарши. Я цепенею от ужаса и не могу оторвать взгляда от этого жуткого зрелища. На мониторе изображены цифры и написаны какие-то слова. Цифры мелькают и постоянно меняются. Я не в силах даже отвернуться, поэтому волей-неволей вижу, что это не просто цифры, а что из этих цифр составлены числа, а числа эти показывают статистику: сколько людей умирает прямо сейчас по всему миру. И отдельно в нашей стране. И отдельно ещё в нашем городе. Числа настолько огромны и мелькают так быстро, что у меня начинает кружиться голова. За спиной секретарши слышен треск. Я не могу понять, что это, но заглянув за её голову-монитор, вижу, что холл охвачен огнём. Я хочу спросить у жуткого создания, стоящего передо мной, что происходит, но не могу произнести ни слова.
Тем временем секретарша внезапно заходится смехом. Смеётся она словно через встроенный динамик, и выглядит это действительно жутко. Я вспоминаю: кажется, точно так же кто-то смеялся утром у меня в квартире. В руках у неё откуда ни возьмись появляется полиэтиленовый пакет с логотипом нашей компании. Она продолжает смеяться и надевает этот пакет мне на голову. Я не могу пошевелиться и понимаю, что это конец. Я начинаю задыхаться, но тут вспоминаю, что это сон, и заставляю себя проснуться. И просыпаюсь.
И вот наступило очередное 14 января. Я твёрдо решил, что уж сегодня не позволю своему кошмару выбить меня из колеи на несколько дней. Я взял отгул на работе, чтобы хорошенько выспаться с утра и после обеда. Вечером я был полон сил, но на всякий случай выпил кофе, а потом ещё и энергетик. Сна не было ни в одном глазу, и я с лёгкостью почти всю ночь просидел за компьютером.
С тех пор, как я запомнил дату этого сна, каждый раз я стараюсь приложить все усилия, чтобы не уснуть в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое января. Но все попытки оказываются тщетными: я отключаюсь перед телевизором или засыпаю почти под утро, вернувшись из клуба или бара. И сон, рано или поздно, всегда начинается.
А сон у меня такой.
Я просыпаюсь будто бы дома в своей постели и понимаю, что опаздываю на работу. Подрываюсь с кровати, в спешке бегу умываться и одеваться. Долго ищу бритву и впопыхах не могу попасть ногой в брючину. Мне безумно хочется пить, потому что в квартире почему-то очень жарко, и я залетаю на кухню и наливаю из зелёного пластикового графина воды в гранёный стакан. Я начинаю жадно пить и вдруг слышу позади себя детский смех. От испуга я роняю стакан и оглядываюсь. Сзади меня никого нет, да и не может быть: дома я один, но смех становится всё более громким и почти оглушает меня. Я бегу в комнату, чтобы проверить, откуда может доноситься этот звук, но компьютер и телевизор выключены и будто насмешливо смотрят на меня погасшими экранами. Смех продолжается: теперь он то раздаётся над самым ухом, то слышится будто издалека. У моих соседей, насколько я знаю, детей нет. По крайней мере, таких громких и невоспитанных. Я выглядываю на лестничную клетку — там тишина и покой. Но в моей квартире снова и снова кто-то заливается утробным зловещим и уже совсем не детским хохотом.
Сам я ничего смешного не вижу и в ужасе хватаю портфель, накидываю пальто и выбегаю на улицу, с силой захлопнув дверь.
По дороге на работу я немного успокаиваюсь и приступаю к делам: много срочного, и о глупостях думать некогда. Работаю я без перерыва на обед: хоть на улице и зима, в помещении так жарко, что я могу только пить. Аппарат с водой стоит прямо рядом с моим столом, и отлучаться мне не приходится. Наконец, я решаю сделать небольшой перерыв, понимая, что потрудился очень хорошо, и время, скорее всего, если не вечернее, то уже точно давным-давно перевалило за полдень. Я смотрю на часы и с удивлением обнаруживаю, что сейчас всего одиннадцать утра, будто бы в офис я явился всего час назад. Я точно знаю, что за час не смог бы переделать столько дел. Но я не ошибаюсь: и компьютерные, и настенные часы показывают ровно одиннадцать часов. Я раздосадованно смотрю на них: одиннадцать-ноль-одна. Ноль-две.
Я беру себя в руки и хочу выйти из кабинета, чтобы проверить другие часы, но вдруг выключается свет, а с ним и все электроприборы. Я встаю и собираюсь пойти спросить у коллег, что случилось. Однако дверь мне преграждает наша секретарша. Она одета в свой обычный брючный костюм и туфли-лодочки. На шее — аккуратный кулончик. Только вот вместо лица у неё — монитор. Обычный монитор японской фирмы вместо головы нашей секретарши. Я цепенею от ужаса и не могу оторвать взгляда от этого жуткого зрелища. На мониторе изображены цифры и написаны какие-то слова. Цифры мелькают и постоянно меняются. Я не в силах даже отвернуться, поэтому волей-неволей вижу, что это не просто цифры, а что из этих цифр составлены числа, а числа эти показывают статистику: сколько людей умирает прямо сейчас по всему миру. И отдельно в нашей стране. И отдельно ещё в нашем городе. Числа настолько огромны и мелькают так быстро, что у меня начинает кружиться голова. За спиной секретарши слышен треск. Я не могу понять, что это, но заглянув за её голову-монитор, вижу, что холл охвачен огнём. Я хочу спросить у жуткого создания, стоящего передо мной, что происходит, но не могу произнести ни слова.
Тем временем секретарша внезапно заходится смехом. Смеётся она словно через встроенный динамик, и выглядит это действительно жутко. Я вспоминаю: кажется, точно так же кто-то смеялся утром у меня в квартире. В руках у неё откуда ни возьмись появляется полиэтиленовый пакет с логотипом нашей компании. Она продолжает смеяться и надевает этот пакет мне на голову. Я не могу пошевелиться и понимаю, что это конец. Я начинаю задыхаться, но тут вспоминаю, что это сон, и заставляю себя проснуться. И просыпаюсь.
И вот наступило очередное 14 января. Я твёрдо решил, что уж сегодня не позволю своему кошмару выбить меня из колеи на несколько дней. Я взял отгул на работе, чтобы хорошенько выспаться с утра и после обеда. Вечером я был полон сил, но на всякий случай выпил кофе, а потом ещё и энергетик. Сна не было ни в одном глазу, и я с лёгкостью почти всю ночь просидел за компьютером.
