Пожиратель кошмара

Его голос был пропитан горечью и болью. Не на шутку встревоженный, я спросил, все ли у него в порядке, и не требуется ли моя помощь. Он лишь ответил, что обо всем расскажут его записи, которые он намерен оставить мне.

Я снова и снова прокручиваю в голове этот разговор. Я полагал, что знаю своего друга и коллегу достаточно хорошо, однако, не смог тогда распознать значение этих слов.

И все же, я решил бросить свои дела и заказал билет на самолет, который доставил меня в аэропорт Логана, США. Из аэропорта я на взятой напрокат машине направился в Провиденс, штат Род-Айленд, где, как я знал, проживает Джон Перлз.

Сразу же по приезду в Провиденс, расположившись в небольшой гостинице, я позвонил своему другу, профессору археологии и древнейшей истории Джону Перлзу. Однако, его телефон оказался недоступен, и я решил нанести ему визит лично. Итак, после завершения необходимых приготовлений, я направился на Пауэр-стрит, 25. Где, как я помнил со времени своего последнего визита, у Джона находился прекрасный особняк, выстроенный в старинном, викторианском стиле. Но, прибыв на место, я нашел этот особняк запертым; его окна были занавешены тяжелыми темными портьерами. Я воспользовался массивным, искусно выкованным в виде головы гаргулии дверным молотком, но на мой стук никто не вышел и не откликнулся из глубины безмолвно стоящего дома. Часы показывали около четырех часов дня, и я решил не возвращаться в гостиницу, а дожидаться возвращения Джона на улице. В итоге, я провел часть дня, прогуливаясь по округе этого прибрежного города и любуясь мрачным очарованием его строений викторианской эпохи и простирающимися в бескрайние морские просторы заливами. Я не заметил, как наступил вечер. Из этого очарования меня вывел свет вспыхнувших вечерних фонарей, когда я стоял, держась за поручень возле паромного причала на Индиана-стрит.

Было пол-восьмого. Поежившись от влажного морского ветра, и ощущая голод, я снова поспешил к дому своего друга на Пауэр-стрит. И снова меня встретила лишь запертая дверь и темные занавешенные окна.

Здесь я сделаю небольшое отступление и заранее оговорюсь, что Джон Перлз, как и множество других деятелей науки, хоть и не отличался развитыми социальными навыками, однако, никогда не был мизантропом.

И потому, когда мне в неверном свете уличного фонаря показалось, что одна из тёмных портьер, занавешивающих окна на первом этаже, смутно поколебалась, я задавил червячка поднимающегося во мне сомнения. В спустившихся на город сумерках это могло быть лишь игрой тени.

Должен был ли я тогда почувствовать, что в этом пасторальном доме со старомодными бархатными занавесками действительно происходит нечто неладное. Был ли мой друг в тот последний вечер своей жизни охвачен приступом неизъяснимого безумия и решил свести счеты с жизнью, или же ему угрожала некая злая сила? И мог ли я это предотвратить?

Итак, не застав никого дома, я вернулся к себе в номер в гостиницу.

На следующее утро я снова отправился навестить своего друга и не застал его уже в третий раз. Чувствуя легкое раздражение и задаваясь вопросом, а не могло ли это все быть его глупой шуткой, я, наконец, решил переговорить с его соседями.

В конце концов, мне повезло, и меня узнала по фотографии одна миловидная особа средних лет. Она сказала, что Джон много говорил обо мне и просил передать, чтобы я справился о нем в Университете Брауна.

Я вежливо попрощался с дамой и поспешил в Брауновский университет, где надеялся пролить свет на судьбу своего друга. В Университе Брауна ждали моего визита, и сразу же препроводили в кабинет ректора, где тот, после краткого диалога и удостоверения моей личности, передал мне ключ от дома Джона Перлза, пояснив, что последний настоятельно просил дожидаться там, если по приезду я его не застану. Немало удивившись, но, тем не менее, не высказав своего удивления, я забрал ключ и покинул стены Университета.

Вечером следующего дня, я снова стоял у порога дома моего старого друга.

На этот раз я захватил с собой походный фонарик, купленный в одном из магазинов города.

Хочу подчеркнуть, что я никогда не испытывал тягостных предчувствий и не доверял им, но когда ключ в моей руке отворил замок, они накатили на меня с обезоруживающей силой. Массивная дубовая дверь, растворяясь, неожиданно резко и неприятно скрипнула в петлях.

В вестибюле стояла полная тишина. Все было погружено во мрак. И лишь слабый свет сочился через приотворенную дверь из-за моей спины. Луч моего фонаря с трудом пробивал эту темноту, казавшуюся почти вязкой. В доме никто не отзывался.

Все здание пребывало в состоянии крайнего запустения и представляло собой жалкое зрелище. Никогда бы не подумал, что мой друг способен довести жилище, которым столь гордился, до такого жалкого состоянии. Даже стены были поражены потеками какой-то бурой жидкости. В доме не раздавалось никаких звуков.