Добавить в моё избранное
57 мин, 31 сек 4106
Смотрит, кажется, целую вечность. А потом словно ныряет головой вниз, резко наклоняется, прижимая её руку к своему лицу, к своим губам.
Она делает резкий вдох, приоткрывает губы, распахивает ресницы от неожиданности. Сердце ни с того, ни с сего начинает стучать с бешеной скоростью.
Что-то приближается. Что-то огромное. Оно уже совсем близко, его дыхание уже ощущается затылком, и внутри возникает противная слабость от ожидания страшной катастрофы.
Его плечи содрогаются. Кажется, он готов сейчас заплакать.
— Эй! — произносит она еле слышно. — Эй, что с тобой? Гарри? Что с тобой, Гарри? Га…
Она дотрагивается другой ладонью до его волос. Нет, сперва просто подносит к ним, не решаясь дотронуться. Потом…
Потом она просто видит, как её собственная рука словно сама собой начинает гладить его шевелюру, перебирать волосы, как будто она… как будто они…
Она резко отдёргивает руку. Ей надо бежать! Вот прямо сейчас, пока ещё не поздно. Она пытается высвободить ладонь из его рук, бережно, чтобы его не обидеть, но он сам отпускает её и поднимает голову.
Слёз нет, но он выглядит сейчас как потерявшийся мальчик, внезапно нашедший свою маму.
— Ты!— произносит он, разглядывая её лицо. — Ты такая красивая, Гермиона!
— Ну вот ещё! — отвечает она, ненатурально усмехаясь. Отвечает автоматически, как будто это обычная беседа, как будто она не понимает, что он хочет сказать совсем другое, что внутри него бродят сейчас тысячи слов, которые он просто не умеет правильно выразить, они все написаны на его лице. Она просто делает вид, что он не сказал ничего особенного, пытается удержаться на этой грани, на которой оба балансируют, и сама знает, что это всего лишь притворство.
— Я не понимаю, почему я не видел этого раньше. Почему мы не видели этого раньше? — говорит он и остаётся стоять с открытым ртом.
— Чего?
— Этого! — он делает руками круговое движение как бы направленное на них обоих. — То, что мы… должны быть вместе. Сейчас и потом. В жизни.
Она инстинктивно дергает шеей отрицающим движением, отпрянув назад, внезапно чувствуя, что упирается спиной в дерево, и смотрит на него пристально, не отводя глаз. Взгляд становится слегка испуганным.
— Гарри… — шепчет она, и слово похоже на обычный выдох.
Он делает шаг и снова сближается с ней вплотную, вроде бы глядя только в глаза, но скользя при этом по всему её лицу.
— Гарри, — повторяет она, чуть приподнимая брови, — мы же друзья.
Конец фразы звучит совсем тихо, но, тем не менее, в нём кроется и толика недоумённого упрёка.
— Конечно, — кивает он, не оставляя сомнений в этой бесспорной истине.
— Это неправильно. Такие вещи…
— Я знаю, — снова кивает он, прерывая готовый сорваться поток её разъяснений, — но ничего не могу с этим поделать.
— Почему? — произносит она уже одними только губами.
— Потому что это правда.
— Что?
— Что я люблю тебя…
Её ресницы немедленно распахиваются, глаза застывают, как у восковой фигуры, губы приоткрываются, она замирает на месте, как будто поражённая обездвиживающим заклинанием, только руки делают рефлекторную попытку взвиться вверх к губам, но так и остаются внизу, в самом начале своего движения. Она резко бледнеет, и сквозь эту бледность на щеках начинают проступать красные пятна. Несколько секунд оба стоят в абсолютной тишине, не меняя позы, как будто время остановилось, как будто эти самые секунды вычеркнуты, выхвачены из их жизни, потом она резко срывается с места, проскальзывая между ним и шершавым стволом, и несётся по широкой поляне с крепко стиснутыми челюстями и слегка ошалевшим взглядом.
Внутри что-то большое. Что-то, словно надутый шар из плотной резины, мешает дышать, мешает думать, делает всё тело лёгким и каким-то слегка не своим, совершающим хаотические движения в попытке избавиться от этого внезапно возникшего чужеродного элемента, незнамо каким образом появившегося и захватившего контроль над всем тем, что с рождения считалось своим. Поэтому она бежит.
В абсолютно пустом пространстве головы блуждает маленькое жёлтое солнце, разбрасывающие вокруг яркое сияние, которое должно сейчас литься из ушей, из глаз, пробиваться из-под сжатых зубов мимо раскрытых губ. Грудь распёрта изнутри, так что кажется, сейчас полопаются рёбра, горло сжато отчаянным спазмом, непонятно, как она умудряется дышать. Глаза почти ничего не видят сквозь жидкие солёные линзы. В ногах… в мышцах на внутренней части бёдер противная сладкая слабость, неизвестно откуда возникшая, мешающая бежать, в любой момент могущая заставить споткнуться о кочку маленькой ступнёй в измазанной землёй простой чёрной туфле без каблука и растянуться со всего размаху посреди высокой травы, и тогда… Тогда он догонит её, и станет ещё хуже. Произойдёт что-то ужасное, что-то, от чего она бежит как безумная.
Она делает резкий вдох, приоткрывает губы, распахивает ресницы от неожиданности. Сердце ни с того, ни с сего начинает стучать с бешеной скоростью.
Что-то приближается. Что-то огромное. Оно уже совсем близко, его дыхание уже ощущается затылком, и внутри возникает противная слабость от ожидания страшной катастрофы.
Его плечи содрогаются. Кажется, он готов сейчас заплакать.
— Эй! — произносит она еле слышно. — Эй, что с тобой? Гарри? Что с тобой, Гарри? Га…
Она дотрагивается другой ладонью до его волос. Нет, сперва просто подносит к ним, не решаясь дотронуться. Потом…
Потом она просто видит, как её собственная рука словно сама собой начинает гладить его шевелюру, перебирать волосы, как будто она… как будто они…
Она резко отдёргивает руку. Ей надо бежать! Вот прямо сейчас, пока ещё не поздно. Она пытается высвободить ладонь из его рук, бережно, чтобы его не обидеть, но он сам отпускает её и поднимает голову.
Слёз нет, но он выглядит сейчас как потерявшийся мальчик, внезапно нашедший свою маму.
— Ты!— произносит он, разглядывая её лицо. — Ты такая красивая, Гермиона!
— Ну вот ещё! — отвечает она, ненатурально усмехаясь. Отвечает автоматически, как будто это обычная беседа, как будто она не понимает, что он хочет сказать совсем другое, что внутри него бродят сейчас тысячи слов, которые он просто не умеет правильно выразить, они все написаны на его лице. Она просто делает вид, что он не сказал ничего особенного, пытается удержаться на этой грани, на которой оба балансируют, и сама знает, что это всего лишь притворство.
— Я не понимаю, почему я не видел этого раньше. Почему мы не видели этого раньше? — говорит он и остаётся стоять с открытым ртом.
— Чего?
— Этого! — он делает руками круговое движение как бы направленное на них обоих. — То, что мы… должны быть вместе. Сейчас и потом. В жизни.
Она инстинктивно дергает шеей отрицающим движением, отпрянув назад, внезапно чувствуя, что упирается спиной в дерево, и смотрит на него пристально, не отводя глаз. Взгляд становится слегка испуганным.
— Гарри… — шепчет она, и слово похоже на обычный выдох.
Он делает шаг и снова сближается с ней вплотную, вроде бы глядя только в глаза, но скользя при этом по всему её лицу.
— Гарри, — повторяет она, чуть приподнимая брови, — мы же друзья.
Конец фразы звучит совсем тихо, но, тем не менее, в нём кроется и толика недоумённого упрёка.
— Конечно, — кивает он, не оставляя сомнений в этой бесспорной истине.
— Это неправильно. Такие вещи…
— Я знаю, — снова кивает он, прерывая готовый сорваться поток её разъяснений, — но ничего не могу с этим поделать.
— Почему? — произносит она уже одними только губами.
— Потому что это правда.
— Что?
— Что я люблю тебя…
Её ресницы немедленно распахиваются, глаза застывают, как у восковой фигуры, губы приоткрываются, она замирает на месте, как будто поражённая обездвиживающим заклинанием, только руки делают рефлекторную попытку взвиться вверх к губам, но так и остаются внизу, в самом начале своего движения. Она резко бледнеет, и сквозь эту бледность на щеках начинают проступать красные пятна. Несколько секунд оба стоят в абсолютной тишине, не меняя позы, как будто время остановилось, как будто эти самые секунды вычеркнуты, выхвачены из их жизни, потом она резко срывается с места, проскальзывая между ним и шершавым стволом, и несётся по широкой поляне с крепко стиснутыми челюстями и слегка ошалевшим взглядом.
Внутри что-то большое. Что-то, словно надутый шар из плотной резины, мешает дышать, мешает думать, делает всё тело лёгким и каким-то слегка не своим, совершающим хаотические движения в попытке избавиться от этого внезапно возникшего чужеродного элемента, незнамо каким образом появившегося и захватившего контроль над всем тем, что с рождения считалось своим. Поэтому она бежит.
В абсолютно пустом пространстве головы блуждает маленькое жёлтое солнце, разбрасывающие вокруг яркое сияние, которое должно сейчас литься из ушей, из глаз, пробиваться из-под сжатых зубов мимо раскрытых губ. Грудь распёрта изнутри, так что кажется, сейчас полопаются рёбра, горло сжато отчаянным спазмом, непонятно, как она умудряется дышать. Глаза почти ничего не видят сквозь жидкие солёные линзы. В ногах… в мышцах на внутренней части бёдер противная сладкая слабость, неизвестно откуда возникшая, мешающая бежать, в любой момент могущая заставить споткнуться о кочку маленькой ступнёй в измазанной землёй простой чёрной туфле без каблука и растянуться со всего размаху посреди высокой травы, и тогда… Тогда он догонит её, и станет ещё хуже. Произойдёт что-то ужасное, что-то, от чего она бежит как безумная.
Страница
16 из 17
16 из 17
