Вокруг метлы

— Эй, Гермиона, ты скоро там? — он как нарочно молотит прямо в дверь.

Она содрогается и берёт полотенце. Правда, сколько можно здесь торчать?

Нет, нет, нет, оно слишком шершавое! Она не может дотрагиваться им сейчас до своей возбуждённой кожи, особенно в некоторых местах! Она швыряет полотенце обратно на крюк, хватает палочку и читает осушающее заклинание, водит палочкой с головы до ног, неуклюже заводит её за спину, пока последние капли, наконец, не исчезают. Волосы, как обычно после мытья, превращаются в огромный одуванчик, с которым попробуй справься. Она судорожно напяливает одежду, кажущуюся сейчас особенно грязной по сравнению с вымытым телом, и выскакивает из кабинки с полным переполохом в голове, однако телесная расслабленность пока так и не отпускает.

Сейчас эта расслабленность переходит в нечто другое, в ощущение какого-то удивительного уюта. Она видит Гарри, который уже собрался, но всё ещё пытается пригладить свою причёску, и на неё накатывает совершенно непривычное для неё в обычных условиях умиление. Она следит за его движениями, и чувствует, как вся буквально растекается внутри лужицей сладкого восторга.

— Ну-ка, — она отстраняет его руки и как следует читает высушивающее заклинание, превращая его волосы из дикорастущих зарослей в длинный стоячий мех какого-нибудь огромного кота. — Есть расчёска?

Он тянется куда-то, передаёт, поправляет ей воротник, она начинает его причёсывать, он привычно хмурится, произнося односложное проклятие в сторону своей вечной лохматости, она отталкивает его ладонь, пытающуюся пригладить то, что она уже причесала, он смахивает пальцами с её одежды какой-то мусор, нападавший с потолка, она говорит «спасибо» одними губами, продолжая сосредоточенно оглядывать его причёску…

Во всёх этих будничных движениях есть что-то такое… Что-то, для чего и определения-то никакого нет, оно просто ощущается вдруг, и встаёт перед тобой простой и ясной истиной. Какие-то кадры… Какие-то кадры из кино… сериалов… Неважно! Какие-то кадры мелькают перед глазами быстрой, почти моментальной вереницей. Это всё видено, всё так знакомо. Сперва душ, её фантазии, то, как остро они врываются в неё, не ожидавшую такого напора. Потом это. Их жесты, их движения, то как они передают друг другу предметы, поправляют одежду, обмениваются ничего не значащими замечаниями… И при этом будничность, будничность всего этого, словно только сейчас обнаруженная со стороны. Она ведёт себя как… Они ведут себя как…

Мгновенная фраза вспыхивает у неё в голове, загорается ярким транспарантом и тотчас гаснет.

ЭТО НИКАКАЯ НЕ ДРУЖБА!

И всё, словно ничего не остаётся на этом месте, словно этого осознания и не было. Она опускает голову и смотрит на свои руки. Сейчас всё это пройдёт.

Это проходит сразу же, как только они выходят наружу. Ветер неожиданно поражает своей прохладой, щедро бросая в лицо поток ледяного воздуха. Всё как будто пережито и забыто, она снова просто Гермиона Грейнджер, ученица третьего курса, а рядом с ней просто её лучший друг.

Он суёт руки в карманы.

— Пойдём через лес, что ли?

Она соглашается. Чуть-чуть времени у неё ещё есть.

«Через лес» они называют, конечно, не прогулку в самом Запретном лесу, но лишь небольшой крюк через его опушку, это просто веселее и приятней, чем идти прямо по тропе, тем более, с этого маршрута можно легко разглядеть хижину Хагрида и, может даже, увидеть его самого за привычными занятиями.

Они идут молча. Он всё так и не вытащил руки из карманов, и ей это не нравится. Он выглядит в такой позе как какой-нибудь прихвостень Малфоя. Она хочет сделать ему замечание, и… вдруг понимает, что ничего не кончилось. Будничность, они гуляют вместе, «Гарри, вынь руки из карманов». Её рот сам собой захлопывается, она сопит, трёт пальцами кончик носа и морщится от боли. Забытая ранка снова даёт о себе знать, на пальце даже выступает капелька крови. Она с ненавистью смотрит на неё, суёт палец в рот и со страдальческим видом слизывает кровь. Ей сейчас не до этого, не до каких-то там ранок, есть проблемы посерьёзней, что-то происходит, и если она не найдёт способа справиться с этим, последствия могут оказаться ужасными.

Он останавливается.

— Миона, ты же поранилась!

— А, ерунда! — она автоматическим движением потирает руку.

— Нет, не ерунда, дай я посмотрю.

Она не хочет. Не хочет показывать ему, не хочет давать ему свою руку, потому что и так уже слишком. Слишком много всего произошло. И продолжает происходить. Ей кажется, что чем скорее они разбегутся сегодня по своим делам, тем безопасней. И уж хватит на сегодня прикосновений! Но всё-таки протягивает с наполовину безразличным, наполовину опасливым выражением. Проклятая вежливость не даёт ей послать его куда подальше.

Он осторожно принимает её ладонь, обхватывает двумя своими, смотрит на то место, где на коже виднеется небольшой порез.