Границы дозволенного

Криденс помедлил, прежде чем перешагнуть бортик ванны. Встал, по колени в лавандовой пене.

— Сядь, — сказал Грейвз.

Выдохнул — сам не заметил, как задержал дыхание — когда Криденс сел, и пена зашелестела, расступаясь под его весом. Над водой остались только плечи.

Грейвз подождал ещё немного и развернулся.

Криденс сидел, обнимая колени, настороженно глядя куда-то вниз, выгнув длинную шею. На плечах и худых ключицах, торчащих из пены, лежали родинки — как брызги чёрной краски. Криденс моргал и смотрел в одну точку, лицо было неподвижным.

Персиваль… — прошептал внутренний голос. — Ты знаешь, что делать… Сядь рядом. Погладь его, пусть расслабится… Пусть погреется. Потом он случайно плеснёт на тебя водой, и ты проучишь его… Ему понравится наказание. Он побоится тебя рассердить. Он будет стараться… А ты поможешь. Научишь. Подскажешь. Ласково… Побудь с ним ласковым. Ты заслужил…

Когда же ты заткнёшься, — с усталой злостью подумал Грейвз. — Когда же ты успокоишься, мерзкая тварь. Я не отдам его тебе. Не надейся.

Если бы Грейвз не прожил всю жизнь с этим разноголосым хором, он бы подумал, что Гриндевальд оставил частицу себя в его голове. Но нет, это был не Гриндевальд — это был он сам.

В детстве, которое было, кажется, сотню лет назад, ему было неуютно в огромном доме, особенно по ночам. Родителей поглощала светская жизнь, и когда они отправлялись наносить визиты, Персиваль оставался один. Он украдкой смотрел, как они встречаются в холле, прежде чем аппарировать. Мать — красивая, высокая, тонкая. В бальном платье, украшенном свежими цветами, со сверкающим бриллиантовым эгретом в тёмных волосах. Отец — в чёрном фраке, с ранней сединой, припорошившей волосы. Они улыбались друг другу, она брала его под руку, и они исчезали до самого утра.

Чтобы скоротать время и отвлечься от шорохов мрачного дома, Персиваль шатался по пустым тёмным комнатам и разговаривал сам с собой. Конечно, он должен был бы лежать в постели и спать, а не бродить дому в пижаме, но кто за ним следил, кроме домовых эльфов? А те не выдавали.

Он развлекал себя мысленными беседами, читал вслух, спорил с собой. Постепенно это превратилось в привычку, а привычка стала частью характера. Теперь в звучании внутреннего голоса он различал отдельные интонации. Рассудительный, например, был самым язвительным и злым, но он же был самым полезным, когда приходилось лезть в драку. Интуиция разговаривала с Грейвзом холодно, свысока, как с ребёнком. Был ещё капризный голос — его Грейвз не любил. Этот всегда пробивался в мысли неожиданно, с каким-нибудь очередным «я хочу прямо сейчас», иногда внося крупный разлад во взаимоотношения Разума и Интуиции. При каждой подходящей возможности Персиваль мстительно отказывал ему.

Криденс неподвижно сидел, скрытый пеной, держал себя за колени. Грейвз встал позади, взял его за плечи обеими руками и потянул на себя:

— Ляг.

Криденс послушно подался назад, вода всколыхнулась, плеснула на пол.

— Лежи, — Грейвз прижал его за плечи, удерживая на месте. Плечи у Криденса были широкими. Если его развернуть, выпрямить, научить стоять ровно — интересно, насколько он окажется выше? на полголовы? — Лежи… — тихо повторил Грейвз, погладив по голым плечам, и убрал руки. Криденс сосредоточенно дышал, наклонив голову, косился в его сторону и не двигался. Грейвз обошёл ванну кругом, сел на бортик. Небрежно опустил кончики пальцев в воду. Криденс настороженно смотрел на его руку, будто ждал чего-то, из непроницаемой для взгляда пены торчали худые сомкнутые колени. Они медленно розовели от горячей воды.

Грейвз пошевелил пальцами, из-под них поднялась цепочка мелких мыльных пузырей, сбилась в стайку, потянулась к лицу Криденса. В первое мгновение тот отпрянул, потом разглядел, что никто не пытается напасть. Поднял брови. Мыльные пузыри выстроились в линию и один за другим разбились о его нос. Криденс зажмурился, прижал пальцы к глазам — наверное, ждал, что едкое мыло сейчас будет щипаться. Когда понял, что глаза не болят — удивлённо взглянул на Грейза.

Тот жестом поднял ещё одну стайку пузырей и улыбнулся краешком рта.

— Я сейчас оставлю тебя, — сказал он.

— Вы… уйдёте? — спросил Криденс. Он явно был в замешательстве — сейчас он не знал, хочет ли он побыть в одиночестве или ему нравится, что Грейвз сидит с ним на краю ванны.

— Да, я уйду, — тот кивнул. — Мне уже не нужно уточнять, что я уйду из ванной комнаты, а не из дома или от тебя? — он поднял брови, всё ещё улыбаясь.

— Нет… сэр, — ответил тот, заметно расслабившись, и улыбнулся смелее. Потом спохватился: — Сколько я… Как долго мне можно…

— Обед в два часа, — напомнил Грейвз. — До тех пор можешь делать всё, что угодно. И вот что ещё… — он призвал с полки над ванной жёсткую губку, взял её пальцами за верёвочку, завязанную бантиком.