Ночь не поет песен

Сэймэй ненадолго замолк, наблюдая за призрачным танцем теней, отбрасываемых на тонкие стены, но вскоре заговорил вновь, будто чувствуя нетерпение Сая услышать продолжение его слов.

— Знаете, что самое страшное в даре предвидения? Видеть конец, видеть этот окончательный штрих, последние кандзи на длинном свитке, и не понимать, как именно ложилась на бумагу выписавшая его кисть. Ни шики-бан, ни гороскопы, ни звездные карты не покажут путь — лишь место и время, когда ему будет суждено завершиться.

В голове крутилась добрая тысяча вопросов, которые Сай так и не решился задать: все его существо вдруг охватило смущение и робость, как в тот вечер в императорском дворце, когда жизнь в Дайдайри перестала быть черно-белой подобно камням, разложенным на гобане.

— Порой это трудно принять, но все происходящее под небесами случается к лучшему, друг мой, — Сэймэй, устало вздохнув, грациозно поднялся на ноги. — Если вы чего-то не видите, это тоже к лучшему.

— Не вы ли утверждали, что незнание разочаровывает?

— Незнание чего-то, известного многим — определенно. Что не отрицает существования вещей, которых лучше не знать.

Огонь в ирори потух, и горящие угли, дотлевающие в очаге, казались светом одинокой звезды в кромешной тьме безлунной ночи.

— Я был бы счастлив продолжить нашу беседу, но, боюсь, наше время на исходе, — сказал Сэймэй, и наступившую после сказанного им тишину нарушил лишь негромкий звенящий звук, с которым коснулся чайника край полупустой чаши.

Сёдзи с шорохом закрылись за его спиной.

Оставаясь на ночь в усадьбе Абэ с завидным — вопиющее нарушение всяческих приличий — постоянством, Сай привык к тому, что работа по дому отводилась шикигами, и стоило им с Сэймэем завершить очередную увлекательную партию или не менее увлекательный спор, как их уже ожидал ужин и приготовленная постель. Мысль о том, что Сэймэй отослал духов прочь, чтобы побыть в одиночестве, заставила его залиться краской стыда: отказать ему в ночлеге Сэймэю не позволила бы вежливость. О которой сам Сай давно успел позабыть. Подавив порыв тотчас же покинуть усадьбу, он разложил футоны на татами и, развязав оби, снял верхнюю часть костюма; тяжелая ткань все еще была чуть влажной после дождя. От ирори поднималась струйка светло-серого дыма, и Сай, оставшийся в одной тонкой рубашке, с наслаждением вдохнул его запах — запах костров под открытым небом, у которых приходилось ночевать, если их с Сэймэем путь был неблизок и пролегал вдалеке от населенных мест. Он сидел на одном из расстеленных футонов, наблюдая, как от ветра за окном со скрипом раскачиваются ветви старого клена, но был уверен, что не сомкнет глаз до самого утра, терзаясь смутным беспокойством. Погрузившись в невеселые размышления, Сай не заметил, как вернулся Сэймэй, и вздрогнул от неожиданности, когда тихий голос за спиной позвал его по имени.

— Вы позволите? — внезапно спросил Сэймэй, и Сай кивнул, даже не поинтересовавшись, что именно ему хотелось сделать; тот дотронулся до им же подаренного кумихимо в волосах и потянул за его кончик, пока развязавшийся плетеный шнур змейкой не свернулся на ладони.

Сэймэй поднес его ко рту и начал читать заклинание, в котором Сай, прислушавшись, узнал защитную мантру; повторив ее трижды, Сэймэй наклонился ближе, подняв руку к его волосам, волной разметавшимся по спине, погладил длинную черную прядь. Загадочный блеск в глазах напомнил Саю о дождливой ночи на горе Даймондзи и густой серебристой шерсти бьякко под ладонью — а мог ли Сэймэй в его облике, как тэнко, высекать хвостом огненные искры? На лице Сэймэя все еще блуждала рассеянная печальная улыбка, пока он перебирал его волосы, упавшие на плечо, едва заметно касаясь чуткими пальцами — как сам Сай несколько лун назад гладил белоснежный лисий мех, не сводя с него восхищенного взгляда, чудное видение на грани яви и сна. Поддаться воображению, да?

Он уловил короткий прерывистый вздох, когда украдкой перехватил руку Сэймэя за запястье, чуть наклонил голову, прильнув щекой к его ладони, и прошептал как по волшебству пришедшие на ум строчки.

Досель не ведал я,

Как горек миг прощанья.

Осенний дождь с небес,

Потоком слез пролившись,

Лицо твое омоет.

Сэймэй не произнес ни звука; отвел глаза, словно избегая ответного взгляда, и пальцы его, непривычно холодные, едва заметно дрожали — будь проклята его несдержанность! Сай подался вперед, готовясь извиниться, но рука Сэймэя легла ему на шею, а губы обожгло жаром. Его целовали с отчаянной, порывистой нежностью, столь искренней, что от нее наворачивались слезы — что он там говорил об осенних дождях? Пальцы, ласкающие его затылок и мягко тянущие за волосы, горячий язык, разомкнувший ему уста, сбившееся, неровное дыхание, собственный полустон-полувскрик, когда Сэймэй вдруг опрокинул его спиной на футон и вновь, не дав вздохнуть, припал к его губам, как страдающий от тяжкой болезни с надеждой припадает к чаше с целебным отваром, — все смешалось единым водоворотом, в чьих горьких водах не жаль было бы утонуть, да и что та горечь?