Фандом: Гарри Поттер. — Моя мать никак не могла быть волшебницей, иначе она бы не умерла.
Добавить в моё избранное
8 мин, 36 сек 13415
Знаешь, сынок, ни на секунду я не усомнилась в своём решении. Я знаю, тебе будет трудно без меня, но разве моя жизнь так ценна по сравнению с твоей? Ты обязательно станешь счастливее меня, на твоём пути встретятся добрые люди, ты пойдёшь учиться в настоящую школу и найдёшь там друзей. Нет-нет, мне нельзя плакать… Я должна дойти до конца. Ещё совсем чуть-чуть…
Какой сегодня жуткий мороз. Впрочем, я его почти не чувствую, только пальцы не слушаются, не могу запахнуть поплотнее пальто, чтобы ты не мёрз. Одна женщина дала мне это пальто перед Хэллоуином, когда я робко постучалась в её дверь. Она выглянула, смерила меня презрительным взглядом и закрыла дверь перед моим носом. А у меня не было сил идти дальше, и я просто села на крыльцо, чтобы собраться с духом. И хорошо, что я не ушла. Через некоторое время дверь открылась, мне бросили вот это пальтишко и целый каравай хлеба. Это было таким сокровищем! Я радовалась, как тогда, когда твой папа впервые повёз меня на ярмарку и купил мне большой леденец на палочке. Он смеялся, глядя, как я рассматриваю это чудо, а мне хотелось плакать от счастья.
Хлеба нам хватило с тобой надолго. Я смачивала его засохшую корочку слезами и уговаривала тебя дать мне знак, что ты живой. Ты сердито пинался, я охала от боли и улыбалась. Только бы хватило сил…
Я не помню своей мамы. Наверное, она была очень доброй. Я так думаю. И, если бы она не умерла, когда я родилась, мы с Морфином бы ходили в школу, ездили бы на ярмарку. Я очень скучаю по ней, хотя и совсем не помню. Мой отец, твой дедушка, не злой, ты не верь, если кто так скажет про него. Просто он долгое время жил один с нами. Да, я его боялась, но он имел полное право сердиться на меня, ведь колдунья из меня вышла слабая. Когда папа с братом уходили по делам, колдовать получалось, но при них всё валилось из рук. Я хочу, чтобы ты стал выдающимся волшебником. Впрочем, волшебство — не главное. Я хочу, чтобы ты стал хорошим человеком, чтобы я могла бы гордиться тобой. Даже если я никогда не увижу тебя взрослым.
Твой папа… Он ни в чём не виноват. Ну кто полюбит дурнушку, боящуюся собственной тени? Я признаюсь, я подлила ему в воду любовное зелье, когда он проезжал мимо нашей лачуги и остановился в тени зарослей передохнуть. Вот зелья я всегда варила превосходно. Не знаю, откуда у меня этот дар, но это почти единственное, чему меня не учили, что я умела сама.
Мы сбежали прошлой осенью, когда моего отца и брата посадили в Азкабан. Том, так зовут твоего отца, не сводил с меня глаз, забыл свою Сесилию, а я ужасно боялась, что он передумает, что действие чар иссякнет. И ещё мне было больно от того, что его одержимость мной не настоящая. Я хотела любви. В этом моя самая большая ошибка.
Мы жили в Лондоне, снимали квартирку, гуляли по вечерам, держась за руки, как настоящие влюбленные. А потом, ближе к маю, я поняла, что беременна.
В то утро я готовила нам завтрак и привычно левитировала чайник на плиту. При Томе я не колдовала, не хотела, чтобы он узнал, что я колдунья, но он ещё спал, а я так любила приносить ему завтрак в постель. Я достала палочку, направила её на чайник, и тут меня полоснуло такой острой болью, что я охнула. Чайник с ужасным грохотом загремел по полу, я села на табуретку, пытаясь унять дрожь во всем теле. Прибежал Том и стал спрашивать, что случилось.
Каким-то невероятным образом моя магия не желала ужиться с моей беременностью. Как только я пробовала выполнить самое простенькое заклинание, перед глазами всё полыхало красным, а я, хватаясь за стенки, садилась на пол. Я не сразу поняла, в чём дело, а когда догадалась, — обрадовалась. Это чудесно! У нас будет ребёнок. Только любовное зелье я тоже не могла больше приготовить, и вскоре наступил тот момент, которого я боялась. Том понял, что я обманывала его всё это время. Я умоляла. Я плакала. Я просила не оставлять меня и нашего неродившегося ребёнка, но он был слишком зол. Он ушёл… Я не виню его. В конце концов, я получила гораздо большее. Скоро я стану мамой.
Колдовать я перестала совсем. Возможно, ты скажешь — я просто слабая, но я уверена: это наказание за то, что я хотела получить любовь обманом.
Первые недели, когда твой папа ушёл, я всё ждала, что он вернётся. Я часами сидела возле окна, смотрела на проходящих мимо людей и не могла ни о чём думать. Потом пришёл арендатор и сообщил, что плата, внесённая за жильё за три месяца вперёд, истекла, и мне надо выметаться из квартиры. В Литтл-Хэнглтон возвращаться не хотелось. Я осталась в Лондоне. Летом ещё было терпимо, потому что в парке много скамеек и не так холодно. Один раз мне повезло, и меня взяли посудомойкой в бар. Но силы мои таяли, вскоре хозяину надоело вычитать стоимость разбитой посуды из моей скудной зарплаты, и меня уволили.
Я не сказала тебе самого главного. Мне всего девятнадцать, а в таком возрасте молодые девушки не умирают от беременности, верно?
Какой сегодня жуткий мороз. Впрочем, я его почти не чувствую, только пальцы не слушаются, не могу запахнуть поплотнее пальто, чтобы ты не мёрз. Одна женщина дала мне это пальто перед Хэллоуином, когда я робко постучалась в её дверь. Она выглянула, смерила меня презрительным взглядом и закрыла дверь перед моим носом. А у меня не было сил идти дальше, и я просто села на крыльцо, чтобы собраться с духом. И хорошо, что я не ушла. Через некоторое время дверь открылась, мне бросили вот это пальтишко и целый каравай хлеба. Это было таким сокровищем! Я радовалась, как тогда, когда твой папа впервые повёз меня на ярмарку и купил мне большой леденец на палочке. Он смеялся, глядя, как я рассматриваю это чудо, а мне хотелось плакать от счастья.
Хлеба нам хватило с тобой надолго. Я смачивала его засохшую корочку слезами и уговаривала тебя дать мне знак, что ты живой. Ты сердито пинался, я охала от боли и улыбалась. Только бы хватило сил…
Я не помню своей мамы. Наверное, она была очень доброй. Я так думаю. И, если бы она не умерла, когда я родилась, мы с Морфином бы ходили в школу, ездили бы на ярмарку. Я очень скучаю по ней, хотя и совсем не помню. Мой отец, твой дедушка, не злой, ты не верь, если кто так скажет про него. Просто он долгое время жил один с нами. Да, я его боялась, но он имел полное право сердиться на меня, ведь колдунья из меня вышла слабая. Когда папа с братом уходили по делам, колдовать получалось, но при них всё валилось из рук. Я хочу, чтобы ты стал выдающимся волшебником. Впрочем, волшебство — не главное. Я хочу, чтобы ты стал хорошим человеком, чтобы я могла бы гордиться тобой. Даже если я никогда не увижу тебя взрослым.
Твой папа… Он ни в чём не виноват. Ну кто полюбит дурнушку, боящуюся собственной тени? Я признаюсь, я подлила ему в воду любовное зелье, когда он проезжал мимо нашей лачуги и остановился в тени зарослей передохнуть. Вот зелья я всегда варила превосходно. Не знаю, откуда у меня этот дар, но это почти единственное, чему меня не учили, что я умела сама.
Мы сбежали прошлой осенью, когда моего отца и брата посадили в Азкабан. Том, так зовут твоего отца, не сводил с меня глаз, забыл свою Сесилию, а я ужасно боялась, что он передумает, что действие чар иссякнет. И ещё мне было больно от того, что его одержимость мной не настоящая. Я хотела любви. В этом моя самая большая ошибка.
Мы жили в Лондоне, снимали квартирку, гуляли по вечерам, держась за руки, как настоящие влюбленные. А потом, ближе к маю, я поняла, что беременна.
В то утро я готовила нам завтрак и привычно левитировала чайник на плиту. При Томе я не колдовала, не хотела, чтобы он узнал, что я колдунья, но он ещё спал, а я так любила приносить ему завтрак в постель. Я достала палочку, направила её на чайник, и тут меня полоснуло такой острой болью, что я охнула. Чайник с ужасным грохотом загремел по полу, я села на табуретку, пытаясь унять дрожь во всем теле. Прибежал Том и стал спрашивать, что случилось.
Каким-то невероятным образом моя магия не желала ужиться с моей беременностью. Как только я пробовала выполнить самое простенькое заклинание, перед глазами всё полыхало красным, а я, хватаясь за стенки, садилась на пол. Я не сразу поняла, в чём дело, а когда догадалась, — обрадовалась. Это чудесно! У нас будет ребёнок. Только любовное зелье я тоже не могла больше приготовить, и вскоре наступил тот момент, которого я боялась. Том понял, что я обманывала его всё это время. Я умоляла. Я плакала. Я просила не оставлять меня и нашего неродившегося ребёнка, но он был слишком зол. Он ушёл… Я не виню его. В конце концов, я получила гораздо большее. Скоро я стану мамой.
Колдовать я перестала совсем. Возможно, ты скажешь — я просто слабая, но я уверена: это наказание за то, что я хотела получить любовь обманом.
Первые недели, когда твой папа ушёл, я всё ждала, что он вернётся. Я часами сидела возле окна, смотрела на проходящих мимо людей и не могла ни о чём думать. Потом пришёл арендатор и сообщил, что плата, внесённая за жильё за три месяца вперёд, истекла, и мне надо выметаться из квартиры. В Литтл-Хэнглтон возвращаться не хотелось. Я осталась в Лондоне. Летом ещё было терпимо, потому что в парке много скамеек и не так холодно. Один раз мне повезло, и меня взяли посудомойкой в бар. Но силы мои таяли, вскоре хозяину надоело вычитать стоимость разбитой посуды из моей скудной зарплаты, и меня уволили.
Я не сказала тебе самого главного. Мне всего девятнадцать, а в таком возрасте молодые девушки не умирают от беременности, верно?
