Фандом: Малефисента. За шестнадцать лет Диаваль стал для Малефисент крыльями, глазами и ушами, и многим другим. Были моменты, когда он был рад помочь и моменты, когда он задавался вопросом, а не перестаёт ли он быть собой.
Добавить в моё избранное
10 мин, 58 сек 14287
Диаваль служил Малефисенте честно и праведно уже шестнадцать лет. По древним законам он оказался привязан к ней за спасение своей жизни. Он дал ей слово, а ворон не нарушит своё слово, будь оно дано врагу или другу.
Но на протяжении многих лет Диаваль порой задумывался, а относится ли это к тем случаям, когда он — не ворон. Сперва Диаваль был уверен, что не важно, в каком обличье он находится, он всегда будет вороном. Шли годы, он проводил всё больше времени в теле мужчины, а его уверенность стала зыбче: мужчины давали своё слово и нарушали его снова и снова.
Малефисента знала об этом слишком хорошо: Диаваль был вороном, появившимся после предательства Стефана. Услышав её душераздирающие крики издалека и, гонимый любопытством, о котором всё чаще сожалел, он подлетел ближе. Там, в тени разрушенной башни, он нашёл её, дрожащую от крика и рыданий. И он знал.
Многие существа завидовали крыльям феи, но только один посмел отобрать их и сделал это хитростью.
Диаваль догадался обо всём сразу, как только посмотрел на неё глазами ворона. И он уже знал правду, повстречав её во второй раз, когда она в поле за болотом спасла его жизнь от охотника и собак, когда он посмотрел на неё глазами человека.
Диаваль знал правду и дал обещание, что он будет её верным слугой и даже больше.
Он стал её крыльями, её ушами, её глазами. Он шпионил для неё, принося новости о планах Стефана. В первые дни своего правления тот проводил совещания в тёмных, отсыревших туннелях под замком, где даже ко всему привычному ворону было неуютно. Диаваль рассказал ей о свадьбе Стефана и дочери старого короля, последующей коронации Стефана, и отшатнулся в ужасе, когда крик Малефисенты сотряс небеса.
Он не рассказал ей о беременности королевы, потому что не был уверен, что это безопасно. Стефан хорошо охранял свою королеву от чужих взглядов: она едва ли покидала королевские покои, а женщины, что приглядывали за ней, были выбраны, скорее потому что умели держать язык за зубами, а не за их навыки повитухи. Но затем, когда в срок родилась здоровая девочка, ставни королевской спальни распахнулись, и всё королевство праздновало это событие.
Малефисента о чём-то догадывалась, ибо прилетев с новостями, он нашёл её на краю болота. Она ждала его. Рассказав ей о ребёнке, Диаваль приготовился к вспышке гнева.
К его удивлению, взгляд её зелёных глаз просветлел, а алые губы растянулись в улыбке. Это невиданное проявление эмоций задело его сильнее, чем любое проявление её гнева, которое он видел.
— Ребёнок! Должно быть, будут крестины, — сказала она, глядя на поля и холмы, на отдалённый мыс, на вершине которого, в сливочной дымке облаков, были видны башни замка. Казалось, она разговаривает сама с собой, забыв, что Диаваль находится рядом. — Замечательно.
Со дня их встречи Диаваль был крыльями, глазами и ушами Малефисенты. После крестин и проклятия, он стал чем-то большим. Пока он всё ещё следил за Стефаном, но Малефисента всё чаще стала посылать его к маленькому домику в лесу, сразу за болотами, где три легкомысленные феи воспитывали юную принцессу Аврору.
Возможно, «воспитывали» было неверным словом. Они, ну, пытались. По крайней мере, как предположил Диаваль. Но вскоре стало понятно, что знают они о воспитании человеческих детей практически ничего, мягко говоря. В первые дни их бросало в дрожь от плача ребёнка, словно они как-то навредили ей и не знали, что делать. А затем были пауки. Люди могли выглядеть как феи, но их потребности в еде существенно отличались.
Так Диаваль стал руками Малефисенты, принося Авроре цветы с питательным нектаром и игрушки, — чистые, конечно же, — из тех, что теряли дети из деревни близ замка Стефана. Он делал это по её приказу, но при этом уговаривал себя, что сделал бы это в любом случае, потому что даже ворон может сопереживать такому маленькому и беспомощному существу, каким была Аврора. (Так он сказал себе и Малефисенте, когда она насмешливо отметила, что он слишком сильно печётся о девочке. Но в глубине души он задумывался, не потому ли он это делает, что так долго был человеком и уже не мог не испытывать жалость и сочувствие к другому человеку. Но это была одна из тех мыслей, что он не смел развивать, оставляя себе только тусклый отголосок и больше ничего.)
Будучи вороном, он не мог петь для Авроры колыбельные, но он мог осторожно качать колыбельку своей когтистой лапой и склонить голову, заставив Аврору смеяться. Это он делал по своей воле.
Малефисента наблюдала за всем этим, но ничего не говорила, так что Диаваль мог только догадываться о её чувствах. Он хотел надеяться, что маленькая, потайная часть её поняла, что это Стефан её враг, не его дочь, и что, возможно, она даже начинает заботиться об Авроре.
Были моменты, когда казалось, что она заботится. Несмотря на то её заявление в начале, что она ненавидит ребёнка. Но лето сменяло зиму, и всё чаще она, затаившись в тени, наблюдала за Авророй.
Но на протяжении многих лет Диаваль порой задумывался, а относится ли это к тем случаям, когда он — не ворон. Сперва Диаваль был уверен, что не важно, в каком обличье он находится, он всегда будет вороном. Шли годы, он проводил всё больше времени в теле мужчины, а его уверенность стала зыбче: мужчины давали своё слово и нарушали его снова и снова.
Малефисента знала об этом слишком хорошо: Диаваль был вороном, появившимся после предательства Стефана. Услышав её душераздирающие крики издалека и, гонимый любопытством, о котором всё чаще сожалел, он подлетел ближе. Там, в тени разрушенной башни, он нашёл её, дрожащую от крика и рыданий. И он знал.
Многие существа завидовали крыльям феи, но только один посмел отобрать их и сделал это хитростью.
Диаваль догадался обо всём сразу, как только посмотрел на неё глазами ворона. И он уже знал правду, повстречав её во второй раз, когда она в поле за болотом спасла его жизнь от охотника и собак, когда он посмотрел на неё глазами человека.
Диаваль знал правду и дал обещание, что он будет её верным слугой и даже больше.
Он стал её крыльями, её ушами, её глазами. Он шпионил для неё, принося новости о планах Стефана. В первые дни своего правления тот проводил совещания в тёмных, отсыревших туннелях под замком, где даже ко всему привычному ворону было неуютно. Диаваль рассказал ей о свадьбе Стефана и дочери старого короля, последующей коронации Стефана, и отшатнулся в ужасе, когда крик Малефисенты сотряс небеса.
Он не рассказал ей о беременности королевы, потому что не был уверен, что это безопасно. Стефан хорошо охранял свою королеву от чужих взглядов: она едва ли покидала королевские покои, а женщины, что приглядывали за ней, были выбраны, скорее потому что умели держать язык за зубами, а не за их навыки повитухи. Но затем, когда в срок родилась здоровая девочка, ставни королевской спальни распахнулись, и всё королевство праздновало это событие.
Малефисента о чём-то догадывалась, ибо прилетев с новостями, он нашёл её на краю болота. Она ждала его. Рассказав ей о ребёнке, Диаваль приготовился к вспышке гнева.
К его удивлению, взгляд её зелёных глаз просветлел, а алые губы растянулись в улыбке. Это невиданное проявление эмоций задело его сильнее, чем любое проявление её гнева, которое он видел.
— Ребёнок! Должно быть, будут крестины, — сказала она, глядя на поля и холмы, на отдалённый мыс, на вершине которого, в сливочной дымке облаков, были видны башни замка. Казалось, она разговаривает сама с собой, забыв, что Диаваль находится рядом. — Замечательно.
Со дня их встречи Диаваль был крыльями, глазами и ушами Малефисенты. После крестин и проклятия, он стал чем-то большим. Пока он всё ещё следил за Стефаном, но Малефисента всё чаще стала посылать его к маленькому домику в лесу, сразу за болотами, где три легкомысленные феи воспитывали юную принцессу Аврору.
Возможно, «воспитывали» было неверным словом. Они, ну, пытались. По крайней мере, как предположил Диаваль. Но вскоре стало понятно, что знают они о воспитании человеческих детей практически ничего, мягко говоря. В первые дни их бросало в дрожь от плача ребёнка, словно они как-то навредили ей и не знали, что делать. А затем были пауки. Люди могли выглядеть как феи, но их потребности в еде существенно отличались.
Так Диаваль стал руками Малефисенты, принося Авроре цветы с питательным нектаром и игрушки, — чистые, конечно же, — из тех, что теряли дети из деревни близ замка Стефана. Он делал это по её приказу, но при этом уговаривал себя, что сделал бы это в любом случае, потому что даже ворон может сопереживать такому маленькому и беспомощному существу, каким была Аврора. (Так он сказал себе и Малефисенте, когда она насмешливо отметила, что он слишком сильно печётся о девочке. Но в глубине души он задумывался, не потому ли он это делает, что так долго был человеком и уже не мог не испытывать жалость и сочувствие к другому человеку. Но это была одна из тех мыслей, что он не смел развивать, оставляя себе только тусклый отголосок и больше ничего.)
Будучи вороном, он не мог петь для Авроры колыбельные, но он мог осторожно качать колыбельку своей когтистой лапой и склонить голову, заставив Аврору смеяться. Это он делал по своей воле.
Малефисента наблюдала за всем этим, но ничего не говорила, так что Диаваль мог только догадываться о её чувствах. Он хотел надеяться, что маленькая, потайная часть её поняла, что это Стефан её враг, не его дочь, и что, возможно, она даже начинает заботиться об Авроре.
Были моменты, когда казалось, что она заботится. Несмотря на то её заявление в начале, что она ненавидит ребёнка. Но лето сменяло зиму, и всё чаще она, затаившись в тени, наблюдала за Авророй.
