Две золотые полоски

Грейвз целует и кусает одновременно, это немного больно, горячо и влажно, но совсем не противно, хотя Лоренс слегка опасался, что не сможет всё это принять и что-то придётся терпеть. Нет, не придётся. Это становится всё приятнее, особенно когда он слышит его глухие стоны сквозь зубы. И с долей гордости понимает, что этих стонов не слышала ни Изабелла, ни Дакота, ни Фредерика, ни все остальные, потому что Грейвз не хотел их — так.

Особенно приятно становится тогда, когда Грейвз запускает руку ему в ширинку. Он точно знает, как погладить и где сжать, чтобы даже в голове стало горячо. Он сжимает и гладит, перебирает пальцами, тянет, сдавливает, прикасается везде, для него как будто не существует слово «стыд», а есть только слово «хочу».

— Я так хочу тебя, — шепчет он и сам трётся о бедро Лоренса.

Он красив, как не могут быть красивы люди — он как прямой взгляд на солнце, его невозможно увидеть вблизи целиком, только отдельно: чёрные густые ресницы, выражение глаз, для которого нет никаких слов, разомкнутые сухие от жара губы, игривая родинка на щеке, снова глаза — с неприкрытым, хищным желанием. В Грейвзе столько желания, что непонятно, как он носит его в себе, где оно помещается и может ли его принять один человек. Страсти в нём больше, чем нежности, но это неважно. Когда Лоренс закрывает глаза — ему кажется, что он падает спиной вниз.

Грейвз вытряхивает его из рубашки. Что-то трещит — то ли рукав, то ли старая простыня, то ли тонкая хлопковая майка, которую Грейвз стягивает с себя через голову, безнадёжно взлохматив волосы. Безумие концентрируется в воздухе, оседает на кожу солёным потом, который Грейвз слизывает с его груди широким движением — и они оба вздрагивают, потому что в коридоре с размаху хлопает дверь и слышны голоса.

— Соседи, — шепчет Лоренс, облизывая вспухшие губы.

Грейвз ухмыляется как-то очень самодовольно, подхватывает палочку с пола, перекатывается на спину рядом с Лоренсом и накладывает на стены чары тишины. Лоренс не дурак и догадывается, зачем это нужно, но на всякий случай предлагает:

— Я могу… потише.

— Только посмей, — Грейвз втыкает палочку ему под подбородок, заставляя задрать голову, но глаза у него смеются. — Потише он сможет… Не сможешь, — обещает Грейвз, и глаза у него снова темнеют, зрачок расплывается в радужке.

— Спорим, — вдруг говорит Лоренс и улыбается. — Не заставишь.

Грейвз фыркает, но палочку не убирает:

— Ты не знаешь, с кем споришь. Я на десять лет опытнее тебя, это нечестно.

— Сразу сдаёшься?

Палочка Грейвза летит на пол, он наваливается сверху и нависает над лицом на прямых руках:

— На что спорим?

— Поцелуешь меня при всех, — говорит Лоренс.

— Отсосёшь мне в моём кабинете, — соглашается Грейвз и падает на него.

Они всё ещё друзья, и это кажется нестерпимо важным. Грейвз входит в него, как в девушку, это странно, болезненно, к этому трудно привыкнуть, целоваться было гораздо приятнее, но почему-то это кажется невероятно желанным.

— Расслабься… расслабься же, — шепчет Грейвз, замерев на нём и внутри него.

— Ты мне тут не начальник, — сдавленно шепчет в ответ Лоренс. — Не приказывай.

Грейвз толкается бёдрами вперёд, вырывая короткий стон:

— Для тебя же стараюсь. Я не хочу, чтоб ты просто… терпел.

— Какой ты болтливый, — шепчет Лоренс, закрывая ему рот ладонью. — Тебя можно чем-то заткнуть?

Грейвз кусает его за пальцы и больше не разговаривает. Он стонет, и Лоренс начинает, кусая губы, стонать вместе с ним. Жар вплавляет их друг в друга, Грейвз движется короткими толчками, немыслимо глубоко внутри, раскаляется, как уголь в топке, дышит неровно и глухо. Он скользит там всё смелее и легче, боль растворяется, остаётся только теснота и желание быть наполненным. Быть наполненным им. Его страстью. Его стонами. Его жадностью. Это становится вдруг так хорошо, что Лоренс стонет в полный голос.

— Да, — требует Грейвз, — ещё, Марш…

— Меня зовут Лоренс… — шепчет тот, и Грейвз вздрагивает, судорожно втягивает воздух и короткими тяжёлыми ударами вбивает его в скрипучий матрас, так что железная спинка кровати со звонким грохотом врезается в стену.

— Проиграл, — шепчет Лоренс, когда Грейвз, тяжело дыша, ложится ему на грудь. Он смотрит в потолок и негромко смеётся от счастья. Спор — развлечение для сильных духом, правила спора — дело чести. А значит, завтра Грейвз поцелует его при всех — и можно только представить, какие там будут лица. Какие там будут глаза. Особенно у Изабеллы и Фредерики. И у всех остальных, кто смотрел на него с жалостью и скрытой неприязнью.

Это я с ним сплю, а не вы. Я.

— Не торопись с выводами, — ухмыляется Грейвз, отстраняется, позволяя выскользнуть мягкому члену, и тянет руку вниз. И ласкает пальцами.