Две золотые полоски

Все пьют, сколько пьётся, галдят и хватают друг друга за руки, перебивая и перекрикивая. Тосты звучат такие, какие впору произносить на похоронах — о том, как лучшие покидают нас, о том, что по Спенсеру Брэдли будут скучать и да здравствует уменьшение конкуренции за прекрасные губы Изольды МакГраф, Дакоты Уиттон, Фредерики Леви и прочих замечательных дам. Грейвз, который успел перецеловать всех этих чудесных девушек, сидит улыбчивый, слегка пьяный и отказывается делиться впечатлениями. Подогретые алкоголем, друзья и коллеги рассказывают связанные с женщинами случаи из жизни. Грейвз слушает с любопытством. Лоренс слушает с завистью. Ему нечем делиться: он ни разу не был на свидании, а целовался всего один раз в жизни, в глубоком детстве. Он не раз был влюблён, но ещё никому не открывал своих чувств, прекрасно понимая, что в ответ получит либо жалость, либо насмешку.

Он любит компании коллег, потому что мужчинам нет дела до красоты. У Эскобедо лицо изрыто оспинами и морщинами, но они никого не волнуют — точно так же, как никого не волнуют уши и нос Лоренса. Здесь он может расслабиться и не думать, как выглядит со стороны его некрасивая улыбка. Он рассказывает какие-то байки из школьной жизни, постепенно перетягивая внимание на себя, потом разговор скатывается в вечный спор о преимуществах факультетов, который никогда не будет разрешён ни в чью пользу, но избежать которого просто нельзя. Грейвз отстаивает свой Вампус, Лоренс — Рогатую змею. Они спорят долго и увлечённо, даже когда остальные уже потеряли интерес к этой теме и вернулись к обсуждению женщин. Грейвз говорит о воинах духа и стойкости, Лоренс — о верховенстве разума. Грейвз говорит о мужестве и верности, Лоренс — о ясности и поиске цели. Ему всё время кажется, что они говорят об одном и том же, только разными словами. Аргументы Грейвза такие стройные и логичные, что Лоренсу до безумия хочется найти в них изъян, и он азартно спорит, пытаясь его поддеть — а Грейвз увлечённо отбивается, не уступая. Они забывают и про выпивку, и про мальчишник, отмахиваясь от предложений не ссориться — они не ссорятся, они наслаждаются спором. Субординация забыта ещё в начале вечера, у Грейвза горят глаза, он улыбается трезво и радостно — Лоренс никогда не видел его таким. И никогда не чувствовал на себе такой пристальный, жадный взгляд — глаза в глаза, будто Грейвз испытывает почти физическое удовольствие от их разговора.

В этот момент он понимает, что человек, который раньше был лишь начальником, становится его другом.

У магического сообщества свои крупные праздники, у не-магов — свои. Перед днём весеннего равноденствия в конце марта почти весь Отдел расследований разъезжается к семьям. Грейвз никуда не едет — его семья в Нью-Йорке, но, похоже, он с ними не очень-то ладит, поскольку заранее объявляет, что отпускает на выходные всех желающих и дежурить будет сам.

Лоренс тоже собирается к семье в Олбани, но решает задержаться на один день, чтобы помочь Грейвзу.

В отделе непривычно тихо. Во всём здании как будто ненадолго остановилась жизнь. Они вдвоём сидят в закутке на диванчике, перебирая и подшивая в архив папки с делами, на столике рядом стоит бутылка вина и бокалы. Грейвз, положив ногу на ногу, держит палочку на колене, следя, как игла с бечёвкой снуёт по очередному завершённому делу — как раз тому, с пауками. Их разводил один предприимчивый, но недалёкий волшебник — он решил, что ловить сотню маленьких паучат и сушить их на ингредиенты для зелий слишком хлопотно, лучше завести десяток больших. Департамент магической безопасности оценил его новаторство в полтора года тюрьмы.

— А ведь это наш день, — задумчиво говорит Грейвз. — Остара, богиня рассвета — она же Эостра, она же Эос…

— Она же — Аврора, — поддерживает Лоренс. — В самом деле. Получается, у нас есть профессиональный праздник.

— За это надо выпить, — Грейвз ловит бокал в руку, и они звонко чокаются друг с другом. От красного вина у него на губах остаётся след, он машинально слизывает его, покачивает бокал за ножку.

— А почему ты ни с кем не празднуешь? — спрашивает Лоренс.

— Родители не одобряют мой выбор профессии. Они бы предпочли видеть меня послом во Франции, но я решил продолжить семейную традицию.

— Так и думал, что дипломатическая карьера подошла бы тебе больше.

— Не хочу заниматься ерундой, — говорит Грейвз. — И не хочу покидать Америку. Это мой дом. Моя страна.

Он говорит это так значительно, что Лоренс непроизвольно поднимает брови.

— А кто-нибудь… близкий? — спрашивает он.

— А кого-нибудь близкого пока нет, — задумчиво отвечает Грейвз и слегка мрачнеет.

— Что, ищешь совершенство под стать себе? — усмехается Лоренс.

— Угу, — отвечает тот, отпивая ещё глоток.

— По-моему, ты слишком разборчив. Или ещё не влюблялся по-настоящему.

— Ну почему. Влюблялся, — тот гоняет вино по стенкам бокала и смотрит, как оно играет на свету.