Это произошло, когда Николай служил в армии. Возле солдатской столовой подкармливалось несколько дворняг уродливых кровей, одна из них — неопрятная колбаса на коротких кривых лапах. Весной появились щенки.
Добавить в моё избранное
2 мин, 30 сек 5390
Они были похожи, только один получился белым, с длинной шерстью, как у кобеля, принадлежавшему главному инженеру части (есть такая порода, смахивающая на белых медведей). Когда щенки подросли, белый оказался самым страшным и нелепым. Он был крупнее остальных, но весь паршивый, худой, лапки постоянно тряслись, наверное, сильно болел. Белый повадился ходить к караулу, за которым имелась небольшая помойка, и там рыться. От щенка сильно воняло и, когда он забредал на караульный двор, его старались прогнать. Однажды эта мерзкая собачонка попалась Николаю под горячую руку. «К чему ей жить?» — подумал он, и решил избавить всех от этой обузы, а саму собаку от трудной жизни. Николай схватил пса за шкирку, вынес за забор, где была траншея, заканчивающаяся глубоким полуразвалившимся блиндажом. Дойдя до входа, рядовой подкинул собачку и со всей силы врезал по ней сапогом. Щенок, скуля, улетел в блиндаж, и Николай услышал звук удара. Белый даже не взвизгнул при падении, из чего Николай заключил, что тот убился насмерть. Наверное, сломал шею.
Больше белого щенка никто не видел, за исключением виновника его гибели. Когда Николай заступал в караул, то белый всякий раз мелькал, даже когда солдат находился в караульном помещении. Николай успевал заметить песика краем глаза, оглядывался, а его нет. Ребята спрашивали, мол, чего ты дергаешься, а напуганный убийца не знал, как ответить. О злонамеренной казни он не рассказывал никому. Житуха в армии стала для него совсем несладкой, и Николай решил, что видения белого щенка — галлюцинация, приписав ее потрепанным нервам. Но однажды собачка пришла к нему на пост. Была ночь. Николай стоял в огневом сооружении, высокой бетонной трубе с бронированной дверью и амбразурами, торчащей на железных столбах. Рядовой начал кемарить, когда услышал знакомое поскуливание и царапанье когтями в дверь. К двери вела вертикальная сварная лестница, по которой человек-то с трудом взберется. Николай сразу понял — пришел убитый щенок! Он скребся, просился, чтобы впустили.
Напуганный практически до безумия часовой не знал, что делать, держался, регулярно докладывая в караульное помещение помощнику по связи, что на посту происшествий не случилось, а самого колотил мандраж, будто не летом в закрытом от всех и вся сооружении стоял, а на зимнем ветру без шинели. Дотерпел до смены. Разводящему ничего не сказал, но, когда снова пришла пора заступать на пост, стало страшно. И все же Николай пересилил себя. Признаться в убийстве щенка казалось ему немыслимым. Смена была с шести до восьми, рассвело, и он решил, что ничего страшного не произойдет. Едва ушел разводящий, вновь раздалось поскребывание в дверь и скулеж. При этом Николай слышал, что по лестнице никто не взбирался. Он стоял, перепуганный до смерти, а потом как дал сапогом по двери! Выглянув в амбразуру, часовой увидел, как в траве мелькает грязно-белая шерсть. Решительные действия возымели эффект, но ненадолго. Мертвая собачка его полюбила и стала приходить по ночам на пост. Николай начал косить караулы и был готов идти в любой наряд, лишь бы не к собачке. Последнее полугодие службы показалось адом. Только увольнение в запас, неизбежное как крах капитализма, избавило убийцу от навязчивого внимания жертвы, о чем Николай не любил вспоминать и только раз проболтался мне по сильной пьяни.
Больше белого щенка никто не видел, за исключением виновника его гибели. Когда Николай заступал в караул, то белый всякий раз мелькал, даже когда солдат находился в караульном помещении. Николай успевал заметить песика краем глаза, оглядывался, а его нет. Ребята спрашивали, мол, чего ты дергаешься, а напуганный убийца не знал, как ответить. О злонамеренной казни он не рассказывал никому. Житуха в армии стала для него совсем несладкой, и Николай решил, что видения белого щенка — галлюцинация, приписав ее потрепанным нервам. Но однажды собачка пришла к нему на пост. Была ночь. Николай стоял в огневом сооружении, высокой бетонной трубе с бронированной дверью и амбразурами, торчащей на железных столбах. Рядовой начал кемарить, когда услышал знакомое поскуливание и царапанье когтями в дверь. К двери вела вертикальная сварная лестница, по которой человек-то с трудом взберется. Николай сразу понял — пришел убитый щенок! Он скребся, просился, чтобы впустили.
Напуганный практически до безумия часовой не знал, что делать, держался, регулярно докладывая в караульное помещение помощнику по связи, что на посту происшествий не случилось, а самого колотил мандраж, будто не летом в закрытом от всех и вся сооружении стоял, а на зимнем ветру без шинели. Дотерпел до смены. Разводящему ничего не сказал, но, когда снова пришла пора заступать на пост, стало страшно. И все же Николай пересилил себя. Признаться в убийстве щенка казалось ему немыслимым. Смена была с шести до восьми, рассвело, и он решил, что ничего страшного не произойдет. Едва ушел разводящий, вновь раздалось поскребывание в дверь и скулеж. При этом Николай слышал, что по лестнице никто не взбирался. Он стоял, перепуганный до смерти, а потом как дал сапогом по двери! Выглянув в амбразуру, часовой увидел, как в траве мелькает грязно-белая шерсть. Решительные действия возымели эффект, но ненадолго. Мертвая собачка его полюбила и стала приходить по ночам на пост. Николай начал косить караулы и был готов идти в любой наряд, лишь бы не к собачке. Последнее полугодие службы показалось адом. Только увольнение в запас, неизбежное как крах капитализма, избавило убийцу от навязчивого внимания жертвы, о чем Николай не любил вспоминать и только раз проболтался мне по сильной пьяни.
