Старый и Космонавт

— Старый, а ты? — отчаянно крикнул Ванюха. Пламя вырвалось на верхнюю площадку; мощно и страшно грохнуло, воздух пришёл в движение; в пролёте жарко полыхнуло.

— Так я ведь мёртв — что мне сделается? — с мрачным весельем крикнул ефрейтор, — Ну, живо!

Ванюха скользнул в тёмное отверстие люка — надёжные руки Олежки его подхватили; и, прежде чем захлопнулся тяжёлый защитно-герметический люк, Ванюха услышал насмешливый голос Старого:

— Доброй ночи, Космонавт!

Глухо хлопнул люк — и тут же в ствол ворвался огненный вихрь. Даже через толстые бетонные стены этот страшный удар был очень ощутим — всё затряслось, в темноте задребезжали какие-то железки; жуткая вибрация пробирала до кишок; в ушах гудело; стало страшно на каком-то физиологическом уровне — Ванюха невольно закричал, и его вопль слился во мраке тринадцатого лючка с хриплым криком лейтенанта Олежки. И в этот самый момент Ванюха отчётливо слышал, как стучат по металлическому полотну стальные пальцы ригелей: тот, кто остался по другую сторону, старательно задраивал гермолюк…

Эта жуть длилась недолго. Вскоре тряска прекратилась; объект вздохнул — так, что даже застонал лючок — тоскливо и отчаянно, словно бы какая-то страшная сила снаружи безжалостно пыталась его вырвать… И вдруг всё стихло…

— Ванька, ты живой? — убитым голосом прохрипел Олег.

— Живой, — отозвался Ванюха. Потрясение было настолько велико, что они ещё долго сидели молча, в полной темноте, судорожно прижавшись друг к другу… Ванюха пришёл в себя первым:

— Что делать-то будем, товарищ лейтенант?

— А что тут сделаешь? Будем сидеть и ждать, пока нас найдут. Люк изнутри не открыть — сам знаешь.

— Ты думаешь… он ригели успел затянуть?

— Если б не затянул — нам бы точно кранты. Обраткой выбило бы люк нахуй… А теперь — даже если могли бы открыть — пока ствол не проветрят, туда без «аквалангов» соваться нельзя. Так что — сидим, ждём… Ванька, ты молодец, что вспомнил про тринадцатый… а то валялись бы сейчас в наклоне, поджаренные, как куры …

— Это не я. Это он, Старый.

— …

— Чего молчишь, Олег? Думаешь, я с ума схожу?

— Ну, тогда мы на пару с ума сходим… Я ведь тоже его видел. И уебал меня твой приятель в наклоне нехило — до сих пор грудина ноет…

— И… что нам теперь со всем этим делать?

— Блядь, нашёл, о чём заботиться! Давай, сначала выберемся отсюда — а потом подумаем, что со всем этим делать!

— Скажи, что это не твой розыгрыш?

— Блядь! Ванька, я уебу тебя сейчас! Какой розыгрыш? Ты охренел что ли?

— Как ты оказался в машзале? Мы же договаривались!

— Как-как… Ну, не удержался, извини… Я то-ведь думал, что это ты мне голову морочишь… Пробрался втихаря по наклону, чтобы подглядеть, что тут у вас… А ты в классе сидишь, сам с собой разговариваешь. Потом грохот какой-то; потом, гляжу — ты полотенце мокрое потащил. Я к двери поближе подобрался, а тут ты и заорал: «Дух лейтенанта Олежки, явись!». Ну, я и явился… Бля, ты молись, что я вообще тебя тогда не уебал с налёту!

— А… вон чего…

— Ну, да… И, кстати, ты знаешь, почему так полыхнуло?

— Знаю… Мне Старый показал. Тогда, в классе, когда ты в наклон метнулся…

— …

— Я обход строго по регламенту делал. Пошёл бы вниз — фляги бы эти увидел… Если бы жив остался, конечно…

— А чего Старый заранее тебя не предупредил? Он — что, не знал, что мабуты в натяжную всё это дерьмо натащили?

— Я не знаю… Чего ты хочешь от меня, Олег? Я ещё час назад был уверен, что Старый — это мой персональный глюк…

— А теперь что думаешь?

— Ты… смеяться не будешь?

— Ванька, мы с тобой, может быть, последний час воздухом дышим. Чего ты стесняешься-то, дурак?

— Я думаю, у Объекта свой разум есть. И он иногда может… воссоздавать из небытия тех людей, с которыми у него была какая-то особая связь, и которые… теперь мертвы. И люди эти, в каких-то пределах, осознают себя, как личность…

— Блядь, Ванька — что ты мелешь? По-твоему, ефрейтор этот понимал, что он — фантом?

— Думаю — да… Я-то считал, что всё это твой розыгрыш, и в классе по морде ему врезал. А он лишь улыбался: «Ты и представить себе не можешь, как иной раз, клёво чувствовать себя живым!» И глаза… Сука, а я ведь не понял тогда…

— Бля… жуть какая… страшно представить… выходит, Старый твой — этакий Солярис… местного розлива?

— Во-во… Солярис… Кстати, о местном розливе…

— Чего ты делаешь? Куда ты полез?

— Тут Синий где-то брагу ставит…

— Чего-чего? Вы вконец охуели, бойцы?

— Ладно, притихни, товарищ лейтенант.

— Ты как с командиром разговариваешь?

— Заткнись, а то браги не дам…

— Ну, чего ты там возишься-то так долго?