CreepyPasta

Запах Сарсапарели

Три дня кряду Уильям Финч спозаранку забирался на чердак и до вечера тихо стоял в полутьме, обдуваемый сквозняком. Ноябрь был на исходе, и три дня мистер Финч простоял так в одиночестве, чувствуя, что само Время тихо, безмолвно осыпается белыми хлопьями с бескрайнего свинцового неба, укрывает холодным пухом крышу и припудривает карнизы. Он стоял неподвижно, смежив веки. Тянулись долгие, серые дни, солнце не показывалось, от ветра чердак ходил ходуном, словно утлая лодка на волнах, скрипел каждой своей косточкой, стряхивал слежавшуюся за десятилетия пыль с балок, с покоробившихся досок и дранки…


Он опустил крышку люка. Вспыхнул карманный фонарик — другого спутникаему не надо. Да, оно все здесь — Время, собранное, сжатое, точнояпонский бумажный цветок. Одно прикосновение памяти — и все раскроется, обернется прозрачной росой мысли, вешним ветерком, чудесными цветами -огромными, каких не бывает в жизни. Выдвинь любой ящик комода — и подгорностаевой мантией пыли найдешь двоюродных сестриц, тетушек, бабушек. Да, конечно, здесь укрылось Время. Ощущаешь его дыхание — оно разлито ввоздухе, это не просто бездушные колесики и пружинки.

Теперь весь дом там, внизу, был так же далек, как любой давноминувший день. Полузакрыв глаза, Уильям опять и опять обводил взглядомзатихший в ожидании чердак.

Здесь, в хрустальной люстре, дремали радуги, и ранние утра, и полдни-такие игристые, словно молодые реки, неустанно текущие вспять сквозьВремя. Луч фонарика разбудил их, и они ожили и затрепетали, и радугивзметнулись среди теней и окрасили их в яркие цвета — в цвет сливы, иземляники, и винограда, и свежеразрезанного лимона, и в цветпослегрозового неба, когда ветер только-только разогнал тучи ипроглянула омытая синева. А чердачная пыль горела и курилась, как ладан, это горело Время — и оставалось лишь вглядеться в огонь. Поистине, этотчердак — великолепная Машина времени, да, конечно, так оно и есть!Только тронь вон те граненые подвески да эти дверные ручки, потяни кистишнуров, зазвени стеклом, подними вихрь пыли, откинь крышку сундука и, точно мехами органа, поработай старыми каминными мехами, пока незапорошит тебе глаза пеплом и золой давно погасшего огня — и вот, еслисумеешь играть на этом старинном инструменте, если обласкаешь каждуючастицу этого теплого и сложного механизма, его бесчисленные рычажки, двигатели и переключатели, тогда, тогда — о, тогда!

Он взмахнул руками — так будем же дирижировать, торжественно ивластно вести этот оркестр! В голове звучала музыка, плотно сомкнувгубы, он управлял огромной машиной, громовым безмолвным органом — басы, тенора, сопрано, тише, громче, и вот наконец, наконец, аккорд, потрясающий до самых глубин — и он закрывает глаза.

Часов в девять вечера жена услышала его зов:

— Кора!

Она пошла наверх. Муж выглядывал нз чердачного люка и улыбался. Взмахнул шляпой.

— Прощай, Кора!

— Что ты такое мелешь?

— Я все обдумал, я думал целых три дня и хочу с тобой попрощаться.

— Слезай оттуда, дурень!

— Вчера я взял из банка пятьсот долларов. Я давно об этом думал. Акогда это случилось, так уж тут… Кора! — он порывисто протянул ейруку. — В последний раа спрашиваю: пойдешь со мной?

— На чердак-то? Спусти лесенку, Уильям Финч. Я влезу наверх ивыволоку тебя из этой грязной дыры.

— Я отправляюсь на Хэннегенскую набережную есть рыбную солянку, -сказал Уильям. — И закажу оркестру, пускай сыграют «Над заливом сияетлуна». Пойдем, Кора, пойдем…

Его протянутая рука звала.

Кора во все глаза глядела на его кроткое, вопрошающее лицо.

— Прощай, — сказал Уильям.

Тихонько-тихонько он помахал рукой. И вот зияет пустой люк — ни лица, ни соломенной шляпы.

— Уильям! — пронзительно крикнула Кора.

На чердаке темно и тихо.

С криком она кинулась за стулом, кряхтя взобралась в эту затхлуютемень. Поспешно посветила фонариком по углам.

— Уильям! Уильям!

Темно и пусто. Весь дом сотрясается под ударами зимнего ветра.

И тут она увидела: в дальнем конце чердака, выходящем на запад, приотворено окошко.

Спотыкаясь, она побрела туда. Помешкала, затаив дыхание. Потоммедленно отворила окошко. Снаружи к нему приставлена была лесенка, другим концом она упиралась в крышу веранды.

Кора отпрянула.

За распахнутым окном сверкали зеленой листвой яблони, стояли теплыеиюльские сумерки. С негромким треском разрывались хлопушки фейерверка. Издали доносился смех, веселые голоса. В воздухе вспыхивали праздничныеракеты — алые, белые, голубые — рассыпались, гасли…

Она захлопнула окно, голова кружилась, она чуть не упала.

— Уильям!

Позади, через отверстие люка в полу, сочился снизу холодный зимнийсвет. Кора нагнулась — снег, шурша, лизал стекла окон там, внизу, вхолодном ноябрьском мире, где ей суждено провести еще тридцать лет.

Она больше не подошла к тому окошку. Она сидела одна в темноте ивдыхала единственный запах, который здесь, на чердаке, оставался свежими сильным. Он не рассеивался, он медлил в воздухе, точно вздох покоя идовольства. Она вдохнула его всей грудью.

Давний, так хорошо знакомый, незабвенный запах сарсапарели.

Сарсапарель (сассапари́ль, сассапаре́ль, сарсапаре́ль, сэспари́ла, саспари́ла, англ. sarsaparilla) — популярный в Соединенных Штатах в 19 веке безалкогольный напиток. Традиционная для США сарсапарель изготавливалась без экстракта собственно растения сарсапарели, из смеси березового масла и сассафраса, сушеной коры с корня сассафрасового дерева.

Тысячи страшных историй на реальных событиях

Продолжить