Глад и мор

Жалобно просили покушать.

Ошибкой Матушки было то, что она стала раздавать хлеб. Если бы запасы спрятала так, чтоб свои не догадывались, сколько зерна осталось… Если б посылала послушниц по ближним селам и городкам просить подаяния, глядишь бы — обошлось… А так, раздала хлеб, который был совсем не лишним. Накормить удалось всех, но отнюдь не досыта. Повторить подвиг Христа с пятью хлебами не получилось.

Но по окрестностям пошел слух: в женском монастыре хлеба так много, что раздают просящим.

И уже через пару дней возле ворот появились сотни голодных.

— Кипятка им на головы надо, окаянным… — посоветовала монашка-келарша, бабка ушлая.

— Не сметь! — распорядилась игуменья. — Ибо каждый из них — богоносец.

Келарша пожала плечами, но нашла два казана побольше, велела натаскать под них дров да воды.

Матушка же ополовинила порции послушниц и монахинь.

— Будем жить молитвой да постом, станем питаться снытью… Господь нас не оставит…

Но стало ясно: даже если раздать весь хлеб — хватит не всем.

Ворота открывать не решились, со стены спустили корзины наполненные снедью.

Предосторожность оказалась нелишней: вокруг еды нищие тут же подрались. Блеснули ножи: на хлеб упала чья-то кровь. Это не помешало съесть его до крошки.

И что самое досадное, покончив с подаянием — нищие не стали уходить, а расположились недалеко от ворот. Когда стало темнеть, часть все же двинулись в брошенную деревню, оставшиеся разожгли костер.

В монастырских кельях той ночью спалось плохо: нищие напоминали о себе стенанием и плачем. Утром они ушли в деревню, оттуда появились выспавшаяся смена, коя по приходу тоже начала рыдать и просить хлеба.

Матушка взошла на стену. Толпа затихла, ожидая подаяния. Но вместо этого услыгшали:

— Хлеба больше нету… Идите с Богом…

Ответом ей был новый стон, громкий, почти звериный:

— Отпирай ворота! Мы проверим!

— Да врет она все! Сами на зерне, поди, сидят! А народ православный от голода дохнет!

— Мы будем молиться за вас, — сообщила матушка голодающим.

— Дай лучше нам пожрать, стерва!

Не говоря более ни слова, игуменья спустилась во двор. Келарьша велела Варьке разжечь под казанами огонь. Настоятельница прошла мимо, приказ не подтвердив, но и не отменив.

— Что будет… Что будет… — бормотала испуганная девчонка.

— А ничего не будет, — успокаивала келарьша послушницу. — Постоят, да пойдут по Руси. А не пойдут — тут и помрут. Морозы посильнее ударят — никого не станет…

-//-

Хотя вечером светило солнце, вечером, уже в темноте ветер незаметно натаскал облака. Ближе к полуночи громыхнуло. Тяжелые капли упали на монастырскую крышу.

Пошел настоящий ливень. Гром грохотал так часто, что порой сливался в сплошной гул.

Варьке не спалось. Казалось: пока она тут лежит, конец света, о котором говорил юродивый, уже во всю наступает.

В краткие моменты тишины, Варька прислушивалась: не слышно ли нищих. Но голосов не было слышно. Не то, голодранцы ушли спасться от непогоды, не то просто решили, что гром им не перекричать.

Только послушнице казалось: за стенами все умерло.

Она отгоняла эти мысли: разве может быть конец света без ангельских труб, знаков на небе?

Просто мир затаился. Варька снова вспоминала про убогих за стенами. Думала, как им холодно, голодно. И от этих мыслей самой отчего-то становилось теплее.

Наконец, Варька засыпала…

-//-

По пьяной кривой дороге через ранее утро ехали трое казаков.

Всадник справа со скуки грыз семечки. Едущий слева и чуть сзади дремал в седле.

Третий как раз рассказывал какую-то побасенку:

— Значит, повелел царь его постричь в монахи, а не то — смерть. Старикашку в храм, батюшка за ножницы… Еще, как назло, новообретенный лысоват… И угораздило его во время пострижения ляпнуть, мол, клобук к голове не гвоздями прибит. А это услыхал Басманов и говорит, мол, это хорошо, что ты про гвозди вспомнил. И уже своим подручным: дескать, метнитесь кабанчиком на кузню за гвоздями и молотком…

Лузгавший семечки негромко хохотнул, дремающий просто зевнул. Зато сам рассказчик зашелся в громком смехе, от которого с придорожной сосны спорхнула сорока.

— А то еще был случай: семья покушала грибков и все «сели в сани»! Собрались родственники да соседи и на поминках теми же грибками стали закусывать! Одними похоронами дело не закончилось!

Громкий смех, говор и цокот копыт ветер нес лесом далеко.

И полдюжины нищих услышали их издалека.

Холопы отправились в лес искать грибы, которые вроде бы должны были бы полезть после дождя, ягоды, орехи, хоть заячью капусту — что угодно, лишь бы поесть. Но вся их добыча сводилась к трем сыроегам, съеденным на месте.