Добавить в моё избранное
26 мин, 45 сек 19529
Вкуса у них был никакой, как у половы, да и не могли три гриба насытить всех.
И вот они услышали смех, цокот копыт.
Люди, — пронеслось у голодных в голове. — А при них лошади. Значит, там было мясо — много мяса.
О чем-то другом думать не получалось.
Рванули к опушке леса, откуда впервые и увидели казаков.
Голод заставлял разум заткнуться: по всему выходило, что полдюжины холопов должны победить всадников. Ведь тех было в два раза меньше. Такая мелочь, как оружие во внимание не бралась.
В лесу шлях петлял, и, сделав очередной поворот, шел в гору. Справа имелся крутой спуск, слева, напротив — над дорогой нависал край обрыва.
Когда всадники были под обрывом, трое выскочили спереди, двое скатились по склону сзади. Оказавшись на дорогу, будто копьями стали целить во всадников.
С обрыва прыгнул за спину последнему всаднику. Но очень, очень неудачно. Вроде бы приземлился на круп лошади, но не удержался на скользкой коже, упал в грязь.
Спящий проснулся мгновенно: одно движение, и сабля звонкой птицей вылетела из ножен.
Взглянул вперед, обернулся. Не заметил, лежащего под копытами лошади, но увидел двух его товарищей, с одного взгляда понял их намеренье:
Развернул кобылу, ударил ее коленами по бокам.
Наверное, убогим следовало бить по лошади, они попытались достать всадника. Тот пустил кобылу вокруг нищих. От одного удара увернулся, второй отбил.
Ударил сам.
Кровь бьет ярко, перечеркивает дорогу, ложится на падшие листья — недопустимо яркая для умирающей осени. Нищий пытается зажать края раны, но всем уже ясно — он мертвец, ему не помочь.
Второй попытался уйти в защиту, стал отступать к краю дороги.
Казак, привстав в стременах, замахнулся. Нищий вроде бы успел закрыться палкой. Да только та была хороша полчаса назад для того, чтоб раскидывать листву.
Удар!
Сабля ломает палку, бьет по голове…
… Словно куль с мукой, тело падает на землю.
Доселе лежащий в грязи прыгун, поднялся сперва на четвереньки, перебежал дорогу, поднялся на ноги и рванул со склона вниз.
С оружием в руках казаки стали оставшихся троих теснить к стене оврага. Те хоть по-прежнему сжимали в руках длинные палки, пускать их в ход не спешили. Они уже чувствовали горячее дыхание лошадей, могли хорошо рассмотреть своих противников.
Заговорил тот самый, который травил байки, смеялся громче всех:
— А ну, отвечайте, гады, много вас тут? Быстро!
Было видно: один из зубов у него гораздо больше остальных. Прямо как клык у волка или упыря.
— Много! — с испугу согласился нищий.
— И что вы тут, подлецы этакие, делаете? Народ проезжий грабите, сволочи?
— Да нешто можна? — запричитал нищий. — Мы сирые, убогие. Туточки обитаем! К монастырю ходим. Там монашки зерно стерегут. Много зерна! Мы у них Христа ради просим…
— Зерно? — переспросил кривозубый. — Это может быть интересно.
-//-
В деревне появились всей толпой. Впереди ехали казаки, за ними тащились нищих. Тех, словно ветер, шатал голод.
Из домов выходили другие, щурились от неяркого солнца, смотрели на казаков. Шептались между собой, поглядывали на оружие. Но никто не стал задавать вопросы, поэтому Кривозубому пришлось говорить самому:
— Меня зовут Яковом Бессоном. Теперь я тут главный. Вы либо будете слушать меня и будете с хлебом. Либо умрете — так или иначе.
Свой первый приказ Кривозубый отдал тут же: велел вернуться в лес, принести оттуда убитых в утреннем бою и похоронить.
На самом деле, новому вождю было совершенно наплевать, лягут ли убитые в землю, или их растаскают волки и лисицы. Важней было иное: ослушаются ли они нового командира, начнут ли перечить, или же попытаются гнуть свое.
Но нет, поглядывая на сабли, охая и тихо матерясь, нищие побрели за своими вчерашними друзьям.
… А может, покойники были нужны ему лишь в качестве назидания: как пример того, что будет с теми, кто против него выступит.
Тем временем, казаки отправились к монастырю.
С опушки леса долго смотрели на монастырь: на его стены, на колокольню…
— Да… Бабы… — мечтательно проговорил один.
— Хлеб… — напомнил другой.
Затем подъехали к воротам монастыря:
— Эй! — крикнул Кривозубый. — Открывайте что ли…
Эта простая уловка не сработала. На стене как раз была келарша, и, убедившись, что на нее никто не смотрит, она скрутила казакам кукиш.
Но все-таки на всякий случай, позвала настоятельницу. Та была в настроении нехорошем смутном, задумчивом.
Наконец заговорила:
— Сегодня было мне видение: царь умирает, люди подлые душат цареву жену… Шапка Мономаха на самозванце, а народ православный, русский, присягает католику.
И вот они услышали смех, цокот копыт.
Люди, — пронеслось у голодных в голове. — А при них лошади. Значит, там было мясо — много мяса.
О чем-то другом думать не получалось.
Рванули к опушке леса, откуда впервые и увидели казаков.
Голод заставлял разум заткнуться: по всему выходило, что полдюжины холопов должны победить всадников. Ведь тех было в два раза меньше. Такая мелочь, как оружие во внимание не бралась.
В лесу шлях петлял, и, сделав очередной поворот, шел в гору. Справа имелся крутой спуск, слева, напротив — над дорогой нависал край обрыва.
Когда всадники были под обрывом, трое выскочили спереди, двое скатились по склону сзади. Оказавшись на дорогу, будто копьями стали целить во всадников.
С обрыва прыгнул за спину последнему всаднику. Но очень, очень неудачно. Вроде бы приземлился на круп лошади, но не удержался на скользкой коже, упал в грязь.
Спящий проснулся мгновенно: одно движение, и сабля звонкой птицей вылетела из ножен.
Взглянул вперед, обернулся. Не заметил, лежащего под копытами лошади, но увидел двух его товарищей, с одного взгляда понял их намеренье:
Развернул кобылу, ударил ее коленами по бокам.
Наверное, убогим следовало бить по лошади, они попытались достать всадника. Тот пустил кобылу вокруг нищих. От одного удара увернулся, второй отбил.
Ударил сам.
Кровь бьет ярко, перечеркивает дорогу, ложится на падшие листья — недопустимо яркая для умирающей осени. Нищий пытается зажать края раны, но всем уже ясно — он мертвец, ему не помочь.
Второй попытался уйти в защиту, стал отступать к краю дороги.
Казак, привстав в стременах, замахнулся. Нищий вроде бы успел закрыться палкой. Да только та была хороша полчаса назад для того, чтоб раскидывать листву.
Удар!
Сабля ломает палку, бьет по голове…
… Словно куль с мукой, тело падает на землю.
Доселе лежащий в грязи прыгун, поднялся сперва на четвереньки, перебежал дорогу, поднялся на ноги и рванул со склона вниз.
С оружием в руках казаки стали оставшихся троих теснить к стене оврага. Те хоть по-прежнему сжимали в руках длинные палки, пускать их в ход не спешили. Они уже чувствовали горячее дыхание лошадей, могли хорошо рассмотреть своих противников.
Заговорил тот самый, который травил байки, смеялся громче всех:
— А ну, отвечайте, гады, много вас тут? Быстро!
Было видно: один из зубов у него гораздо больше остальных. Прямо как клык у волка или упыря.
— Много! — с испугу согласился нищий.
— И что вы тут, подлецы этакие, делаете? Народ проезжий грабите, сволочи?
— Да нешто можна? — запричитал нищий. — Мы сирые, убогие. Туточки обитаем! К монастырю ходим. Там монашки зерно стерегут. Много зерна! Мы у них Христа ради просим…
— Зерно? — переспросил кривозубый. — Это может быть интересно.
-//-
В деревне появились всей толпой. Впереди ехали казаки, за ними тащились нищих. Тех, словно ветер, шатал голод.
Из домов выходили другие, щурились от неяркого солнца, смотрели на казаков. Шептались между собой, поглядывали на оружие. Но никто не стал задавать вопросы, поэтому Кривозубому пришлось говорить самому:
— Меня зовут Яковом Бессоном. Теперь я тут главный. Вы либо будете слушать меня и будете с хлебом. Либо умрете — так или иначе.
Свой первый приказ Кривозубый отдал тут же: велел вернуться в лес, принести оттуда убитых в утреннем бою и похоронить.
На самом деле, новому вождю было совершенно наплевать, лягут ли убитые в землю, или их растаскают волки и лисицы. Важней было иное: ослушаются ли они нового командира, начнут ли перечить, или же попытаются гнуть свое.
Но нет, поглядывая на сабли, охая и тихо матерясь, нищие побрели за своими вчерашними друзьям.
… А может, покойники были нужны ему лишь в качестве назидания: как пример того, что будет с теми, кто против него выступит.
Тем временем, казаки отправились к монастырю.
С опушки леса долго смотрели на монастырь: на его стены, на колокольню…
— Да… Бабы… — мечтательно проговорил один.
— Хлеб… — напомнил другой.
Затем подъехали к воротам монастыря:
— Эй! — крикнул Кривозубый. — Открывайте что ли…
Эта простая уловка не сработала. На стене как раз была келарша, и, убедившись, что на нее никто не смотрит, она скрутила казакам кукиш.
Но все-таки на всякий случай, позвала настоятельницу. Та была в настроении нехорошем смутном, задумчивом.
Наконец заговорила:
— Сегодня было мне видение: царь умирает, люди подлые душат цареву жену… Шапка Мономаха на самозванце, а народ православный, русский, присягает католику.
Страница
3 из 8
3 из 8
