26 мин, 45 сек 19535
От крови шел легкий пар.
Опта прошелся между убитыми. Свой тяжелый железный посох прислонил к яблоне, подобрал саблю, задумчиво закрутил ею шипящую мельницу.
Раздосадовано воткнул оружие в землю. Та закачалась, словно камыш на ветру.
— Как же так? — выдохнула Варька.
Старик задумчиво пожал плечами.
— Я ношу железный посох, ибо тяжелы грехи мои. И убил людей более, чем видел последние пять лет… Эти, — указал он на покойников, — проживи еще двадцать лет, вдвоем бы нагрешили меньше, чем я за свою жизнь… Так что там у вас случилось?
И Варька начала рассказывать, быстро, сбиваясь, словно боялась не успеть.
Отшельник кивал молча, заговорил только раз. Варька как раз обмолвилась про слова матушки игуменьи:
— … говорила она нам: «Все у руце Божей»…
— Все, да грош тому цена, кто Господу нашему не помогает.
Анахорет снова подобрал саблю, походил меж лошадей, затем молниеносным движением перерезал одной горло. Кровь ударила на две сажени.
Варька смотрела на бьющееся в агонии тело с ужасом. Мертвое животное казалось ей куда страшней, непривычней мертвых людей.
— Зачем?
— Есть ее будем. Да мне тут и одну не прокормить…
— А что будет, если за мной придут другие? — спросила Варька показывая на покойников.
— Убьем, кого сможем. Потом убьют нас.
… Но в тот день никто не появился.
Анахорет оттащил покойников за хату. Стал разделывать конину, затем варил ее в казане, угощал Варьку.
Та жевала мясо, жалась к костру, на котором кипел казан. Но огонь согревал плохо. Вспоминался иной котел, иной котел.
— Я ела человечину… — задумчиво призналась Варька.
Она ожидала грома с небес, проклятий Опты. Но тот только и коротко кивнул.
— Ну как же так? не успокаивалась девчонка.
— Пройдут года, у тебя, может статься будут дети, внуки, правнуки… И вот если они узнают, что их прамать ела человечину, что они должны сделать.
Девчонка зарделась, словно огонь в том костре.
Старик печально улыбнулся:
— Потомки должны сотворить поклон до земли и сказать: спасибо, что ты ела покойников и выжила. Бо если б не выжила — не было бы и нас… Это на них грех смертоубийства, а твое прегрешение не такое уж и страшное.
-//-
Утром следующего дня отправились к монастырю: и в нем и в деревне было пусто. Неспешно текла река, тихо вымывая из могилы очередного покойника.
Снег заметал покойников, зола под казаном еще хранила тепло людоедского пиршества.
— Тебе надо уходить… — постановил отшельник. — Негоже, если ты будешь при мне жить.
Варька кивнула: оставаться здесь не хотелось.
— Куда думаешь податься? Погонишься за Кривозубым?
В глазах Варьки промелькнул ужас: только не это.
— Ну вот и ладненько…
В дорогу старик дал порядочный кусок конины, но не оружие, не лошадь.
— Времена нынче нехорошие, смутные, — пояснил Опта. — Скорей тебя из-за них пришибут, чем они тебе помогут.
И Варька пошла подмерзшей дорогой прочь.
С монастырской стены Опта долго смотрел ей вслед.
Затем спустился во двор, нашел заступ.
Принялся за работу.
Опта прошелся между убитыми. Свой тяжелый железный посох прислонил к яблоне, подобрал саблю, задумчиво закрутил ею шипящую мельницу.
Раздосадовано воткнул оружие в землю. Та закачалась, словно камыш на ветру.
— Как же так? — выдохнула Варька.
Старик задумчиво пожал плечами.
— Я ношу железный посох, ибо тяжелы грехи мои. И убил людей более, чем видел последние пять лет… Эти, — указал он на покойников, — проживи еще двадцать лет, вдвоем бы нагрешили меньше, чем я за свою жизнь… Так что там у вас случилось?
И Варька начала рассказывать, быстро, сбиваясь, словно боялась не успеть.
Отшельник кивал молча, заговорил только раз. Варька как раз обмолвилась про слова матушки игуменьи:
— … говорила она нам: «Все у руце Божей»…
— Все, да грош тому цена, кто Господу нашему не помогает.
Анахорет снова подобрал саблю, походил меж лошадей, затем молниеносным движением перерезал одной горло. Кровь ударила на две сажени.
Варька смотрела на бьющееся в агонии тело с ужасом. Мертвое животное казалось ей куда страшней, непривычней мертвых людей.
— Зачем?
— Есть ее будем. Да мне тут и одну не прокормить…
— А что будет, если за мной придут другие? — спросила Варька показывая на покойников.
— Убьем, кого сможем. Потом убьют нас.
… Но в тот день никто не появился.
Анахорет оттащил покойников за хату. Стал разделывать конину, затем варил ее в казане, угощал Варьку.
Та жевала мясо, жалась к костру, на котором кипел казан. Но огонь согревал плохо. Вспоминался иной котел, иной котел.
— Я ела человечину… — задумчиво призналась Варька.
Она ожидала грома с небес, проклятий Опты. Но тот только и коротко кивнул.
— Ну как же так? не успокаивалась девчонка.
— Пройдут года, у тебя, может статься будут дети, внуки, правнуки… И вот если они узнают, что их прамать ела человечину, что они должны сделать.
Девчонка зарделась, словно огонь в том костре.
Старик печально улыбнулся:
— Потомки должны сотворить поклон до земли и сказать: спасибо, что ты ела покойников и выжила. Бо если б не выжила — не было бы и нас… Это на них грех смертоубийства, а твое прегрешение не такое уж и страшное.
-//-
Утром следующего дня отправились к монастырю: и в нем и в деревне было пусто. Неспешно текла река, тихо вымывая из могилы очередного покойника.
Снег заметал покойников, зола под казаном еще хранила тепло людоедского пиршества.
— Тебе надо уходить… — постановил отшельник. — Негоже, если ты будешь при мне жить.
Варька кивнула: оставаться здесь не хотелось.
— Куда думаешь податься? Погонишься за Кривозубым?
В глазах Варьки промелькнул ужас: только не это.
— Ну вот и ладненько…
В дорогу старик дал порядочный кусок конины, но не оружие, не лошадь.
— Времена нынче нехорошие, смутные, — пояснил Опта. — Скорей тебя из-за них пришибут, чем они тебе помогут.
И Варька пошла подмерзшей дорогой прочь.
С монастырской стены Опта долго смотрел ей вслед.
Затем спустился во двор, нашел заступ.
Принялся за работу.
Страница
8 из 8
8 из 8